Дженни Герхардт. Теодор Драйзер

в этом деле. Не желаю, чтоб он обхаживал мою дочь и чтоб все соседи про это сплетничали. И потом, он слишком старый. Я ему так и скажу. Он не должен играть добрым именем девушки. И чтоб ноги его здесь больше не было.

      Угроза Герхардта привела Дженни и ее мать в ужас. Неужели он предложит Брэндеру больше не являться к ним в дом? Что тогда будет? В каком положении они окажутся перед Брэндером?

      А Брэндер, конечно, снова пришел, когда Герхардт был на работе, и они трепетали, как бы отец об этом не услышал. Через несколько дней сенатор зашел за Дженни, и они отправились погулять. Ни она, ни мать ничего не сказали Герхардту. Но его не удалось долго держать в неведении.

      – Дженни опять гуляла с этим человеком? – спросил он на другой день у жены.

      – Он заходил вчера вечером, – уклончиво ответила та.

      – А она ему сказала, чтоб он больше не приходил?

      – Не знаю. Навряд ли.

      – Ладно, я сам постараюсь положить этому конец, – отрезал Герхардт. – Я с ним поговорю. Пускай только явится опять…

      И он трижды отпрашивался по вечерам с работы и каждый раз тщательно следил за домом, проверяя, не принимают ли там гостя. На четвертый вечер Брэндер явился и, вызвав необычайно взволнованную Дженни, пошел с нею гулять. Она боялась отца, боялась какой-нибудь некрасивой сцены, но не знала, как поступить.

      Герхардт в это время подходил к дому и видел, как она вышла. Этого было достаточно.

      – Где Дженни? – приступил он к жене.

      – Куда-то вышла, – ответила та.

      – Я знаю куда, – сказал Герхардт. – Видел. Ну, пускай только вернутся. Я с этим Брэндером потолкую.

      Он спокойно уселся и стал читать немецкую газету, исподлобья поглядывая на жену; наконец стукнула калитка, и открылась входная дверь. Тогда он поднялся.

      – Где ты была? – крикнул он по-немецки.

      Брэндеру, который никак не ожидал подобной сцены, стало и досадно, и неловко. Дженни отчаянно смутилась. На кухне в мучительной тревоге ждала мать.

      – Я выходила погулять, – смущенно ответила девушка.

      – А разве я не говорил тебе, чтоб ты больше не выходила по вечерам? – сказал Герхардт, не обращая ни малейшего внимания на Брэндера.

      Дженни залилась краской, не в силах вымолвить ни слова.

      – В чем дело? – внушительно произнес Брэндер. – Почему вы так с нею разговариваете?

      – Она не должна выходить из дому, когда стемнеет, – грубо ответил Герхардт. – Я ей уже сколько раз говорил. Да и вам больше незачем сюда ходить.

      – А почему? – спросил сенатор после короткого молчания, тщательно выбирая слова. – Вот странно. Что плохого сделала ваша дочь?

      – Что она сделала? – крикнул Герхардт; волнение его росло с каждой минутой, и он все невнятнее выговаривал английские слова. – Нечего ей бегать по улицам на ночь глядя, когда надо сидеть дома. Я не желаю, чтоб моя дочь уходила вечером с человеком, который ей в отцы годится. Чего вы от нее хотите? Она еще ребенок.

      – Чего я хочу? – сказал сенатор, стараясь с достоинством выйти из положения. –