Имя отчее… Избранное. Виктор Koрсуков

ещё на перронной скамеечке, вспоминая детали дедова рассказа. Не забыть бы. Нет, не забуду.

      Все мы кажемся себе добрыми да правыми. А всегда ли? Это только думается, что всегда. Кто-то нам жизнь укорачивает, мы кому-то. «Чаянно» или нечаянно, а укорачиваем же.

      Да, вот тебе и Пронька, черт побери. Вот тебе и старичок – ладонь с лопату.

      Паромщик

      А ночью река отдыхает. Намается за день, с моторками да купальщиками, а к закату отходит. Бурчит, журчит потихонечку. Лизнет ленивой волной прибрежный галечник и с шепоточком отвалит. Потом опять. Еще по баркасу несильно стучит, подталкивает его, трос натягивает. Сердится.

      Хорошо ночью.

      Ефим Григорьевич, паромщик, сидит на лавке рядом с лебедочной. Покуривает. Тоже устал. У ног паромщика лохматая серая дворняга. Когда на той стороне реки мимо станции проходит поезд, собака поднимает морду, прислушивается. Иногда для порядка гавкнет и снова морду на лапы. Ефим Григорьевич собаку не гонит. Привязалась бродячая, пусть. Тоже уже не молодая. И ходит за паромщиком, как и он, не торопясь. Ефим Григорьевич даже прозвища ей не дал, придумать не мог. Да и не хотел: кто ее знает, как ее раньше звали. А новое имя давать вроде неловко.

      В два часа ночи, после последней электрички, оба пойдут домой. А может, и не пойдут, а заночуют здесь же, в лебедочной. Все равно ведь с утра к парому. В поселке, правда, его так не называют – паромом. Называют – баркас. Но Ефим Григорьевич – паромщик.

      – Ну что, Барбос, башкой вертишь? – паромщик легонько тычет сапогом в собачий бок.

      Собака стучит хвостом по настилу и глядит на своего нынешнего хозяина. Хозяин сощурился, подмигнул.

      – Посидим, подождем. Мишка грозился приехать. Пишет, жди, батя, вентеря готовь, приеду. Уже второе лето грозится. Как мать померла, так и не был. Видать, на заводе запарка. Пуски всякие, наладки-неполадки. «Нано», едрит твою.

      Ефим Григорьевич умолкает и снова лезет за папироской. Собака не шелохнется, только ушами пошевеливает. А паромщик вполголоса рассказывает:

      – Видал, Кащеева сегодня перевозил? Наторкался мужик по базарам. Его, толкуют, провести хотели. На огурцах. Разом хотели взять, по дешевке. Так он там такой хай поднял, весь базар сбежался. Думали, грабят. А он там огурцом размахивает. Лишнего не отдаст. Хитрый. Да кто сейчас не хитрый?! Все тянут.

      Ведьмаков, смотри, раньше-то всю дорогу на Доске почета красовался, а тоже не промах. Городьбу свою каждый год переделывает. Сначала столбы вкопает, рядом со старыми, но маленько вперед. Потом решетку к новым столбам пришпандорит – и все. Тихо, вроде как незаметно, а уж с сотку прирезал, наверное. Но у него дочка – красавица. На учительницу выучилась. Счас все – «Наталья Николаевна, Наталья Николаевна». Такая телка вымахала – я те дам. Жаль, Миха ее упустил. А Витька не промахнулся. Витька да. Всю жизнь с голым пузом бегал. Пуп наизнанку. А Натаху-то хапанул. Хорошо живут. При