Сказание о забытом князе. Не терпя обидим быти. Том III. Тимофей Рахманин

изрядно приложился к его носу, но я его тоже узнал. Это не простой монах.

      Оба понимающе кивнули и замолчали, задумавшись каждый о своём. Неожиданно к ним подошёл рыцарь Альбрехт, сын командора, и заговорил, обращаясь к Довмонту на чистом русском:

      – Мы скоро выступаем. Могу я спросить?

      Довмонт кивнул.

      – Князь, есть ли у тебя в граде пленные? Я хотел бы их всех выкупить.

      – Нет. Есть тока те, кто остался сам.

      – Сам? – удивлённо спросил Альбрехт фон Вестфален. – Есть и такие?

      Довмонт снова утвердительно кивнул. Альбрехт немного помолчал, кивнул в ответ, развернулся и ушёл. Князь вопросительно взглянул на Герхарда:

      – Я испытываю к нему уважение и сочувствие. Он стал очень набожным и в последнее время тратит все свои средства на освобождение пленных.

      В это время один из кнехтов преподнёс им кувшин с вином и серебряные кубки, поставив всё на левый край стола. Разговор вновь вернулся к кривоносому монаху:

      – Почему ты заговорил о нём? – спросил Герхард, зачем то заглядывая в кувшин и нюхая вино.

      – Не знаю, – отвечал князь, – но мне не нравится, что этот «брат» здесь.

      – Поверьте мне на слово, князь, как только он появился в приближении Вестфалена, я перестал уважать командора.

      – Причём здесь командор?

      – Невольно начинаешь присматриваться. Они, оказывается, чем-то схожи.

      Оба вновь замолчали.

      – Шах! – нарушил тишину Герхард, хитро взглянув на князя. – Ты завёл семью?

      – Нет. А ты?

      – У меня есть дама сердца*. ( В те времена рыцари выбирали себе «даму», которую боготворили, посвящали ей свои подвиги, совершали безумные поступки и т.д. Это был своеобразный культ, игра и предмет гордости, откуда и пошло почитание женщины в Европе и современное понятие «рыцарский поступок») Но она ещё совсем юна.

      Вновь замолчали. Взгляд Довмонта изменился. Он только теперь осознал, отчего на душе было так тяжко. Он тосковал по Варваре.

      – Это пат, – молвил Довмонт и добавил, пряча улыбку, глядя рыцарю в глаза: – Герхард, мы должны выпить за мир меж нами, но сначала давай поднимем кубки за даму твоего сердца!

      – Хорошо, – отвечал он без тени смущения, и они высоко подняли кубки. Прозвучал лёгкий серебряный звон бокалов, и кубки потянулись к губам. Только-только они коснулись губ, как в палату влетел Кукша и выкрикнул:

      – Стойте! Вино отравлено!

      Князь и рыцарь замерли, посмотрели друг другу в глаза и… Медленно опустив руки, поставили кубки на стол.

      – Монах, – молвил Кукша, тяжело дыша. – Тот… Кривоносый… Уезжая, сказал, что вино, которое ты будешь пить, может быть отравлено… Наспех приспел…

      Герхард посмотрел на кнехта, что принёс вино и стоял невдалеке. Старый верный слуга рыцаря возмущённо пожал плечами:

      – Хозяин, кто-то хочет опорочить нас. Никто не прикасался да и не знал об этом прекрасном вине! Я сам вскрывал этот кувшин, – и с этими словами,