Сказание о забытом князе. Не терпя обидим быти. Том III. Тимофей Рахманин

меж собой. Встал старший по возрасту Божен и начал говорить за всех, медленно, не торопясь, словно пояснял дитяте правду какую:

      – А чего пустобрёхать. Чего там и как, мы не знам. А за Довмонтом, кажись, дурного не водилось.

      – Так и чево?

      – А вот чево. Тяжко без его будет, коль уйдёт. Сколь я ведаю, Ярослав его стороною обходил пока что. Не кумекали отчего? От, гляньте, на вас войной пошёл. А на него сколь думал, ни раз не пошёл. А?

      – И чево?

      – Вот и я говорю: Ярослав на сильного не пойдёт.

      – Да ты никак Довмонта поверх Новгорода ровняешь? – завозмущался кто-то, но остальные молчали.

      – Да на кой оно мне. Я тока сказал: тяжко будет, коль до сечи дойдёт, а Домонт уйдёт.

      Призадумались.

      – Я думает по-другой, – заговорил фон Вестфаллен, слегка успокоившись, ему не понравился ход мыслей князя Божена: – Домонт ведёт обман! Кто знает, что он говорил с врагом? Может, это заговор? Измена?

      Слова «заговор», «измена» опять заставили всех зашептаться. Одни были за то, чтобы довериться Довмонту, другие против. Наконец начал говорить рыцарь Герхард фон Веденберг, который за несколько дней на совете не проронил ни слова:

      – Воеводы и рыцари! Я против, чтобы не верить Доманту. Я думаю так: если кнез Домант делает, значимо, так надо для польза дела. Я всё сказал, – и рыцарь направился к выходу.

      – Герхард, – окликнул его командор, но рыцарь, не обращая внимания, вышел.

      В это время вбежали два запыхавшихся воина, один с виду дружинник в тяжёлом доспехе, другой – бородач в звериных шкурах. Чуть не толкнув плечами друг друга, оба поклонились. Тот, что в кольчуге, стал креститься ища глазами Елеферия Сбыславича, второй начал говорить, обращаясь к своему воеводе Груздю:

      – Стоят, воевода. Ярославские полки у Шелони. Палаты поставили.

      Тут начал и дружинник говорить:

      – Бояре. Псковичи с места сошли. Двинули к Ильмени.

      Все, кто сидел, разом вскочили, переглядываясь.

      – Неуж к Ярославу на поклон подались?!

      В это время на пороге появился Давыд Якунович. Перекрестился, поклонился и начал почти шутейно:

      – Здравия всем вам и добра, люди ратные. Не знаю, чего тут у вас неразумного случилося, а велел мне князь донесть, что выходим мы к Шелони, дабы врасплох нас тут не застали. Кто с нами, айда следом. Чем далее от Новгорода Ярослава встретим, тем далее град от него и будет.

      Все, всё ещё продолжали переглядываться, а Давыд Якунович добавил уже гораздо серьёзней:

      – Больно тесно стоим, братцы, опасно. Пошире встать надо. Да и за Ярославом приглядеть, поближе – оно надёги боле. Упустим, могим не углядеть, – и с этими словами воевода развернулся и ушёл.

      – А и я пойду с дружиной, – молвил Елеферий Сбыславич, оглядывая бояр. – Верно говорит, тесно стоим.

      – А и мы, – отвечали чуть не хором князья Божен и Глызя.

      Вскоре всё громадное воинство, собранное новгородцами, хлынуло к Шелони, туда, где стояли полки Дмитрия Александровича. Подошли засветло. Стали строиться вдоль реки.