Корни. Роман-гипотеза. Илья Тамигин

два месяца между жизнью и смертью, гноящаяся рана в десять вершков поперек груди, лихорадка, бред, георгиевский крест из рук государя. И Ирина – всё время рядом. Предложить ей руку и сердце влюбленный ротмистр князь Оболенский так и не решился. Сначала сомневался, что выживет вообще, потом – из-за слабости: зачем, дескать, красавице калека? А когда поправился и прощался при выписке, просто не нашел нужных слов…

      Сколько же лет прошло с тех пор? Тридцать пять…

      Перешагнув порог, привычно поискал взглядом икону и не нашел. Перекрестился на самовар и без приглашения присел на лавку.

      – Вот… пришел… – пояснил он очевидное.

      – Что беспокоит? – заботливо спросила Ирина Васильевна, – Ноги?

      – Да… По утрам – как неживые, немеют, а потом болят. И ходить устаю быстро…

      – Ну, что ж, разувайтесь, Леонард Михайлович. Посмотрю!

      Она наклонилась и ощупала ноги крепкими прохладными пальцами. Выпрямилась, вздохнула:

      – Атеросклероз. Сужение сосудов.

      – Это можно вылечить? – с надеждой спросил бывший ротмистр.

      – Вылечить – нет, а облегчить и приостановить – можно. Растирку дам и обмотки специальные.

      – Обмотки?!

      – Ой, как их ещё по другому назвать… Онучи?

      Оба засмеялись. Ирина встала и достала из сундука две полосы холста, вершков пять шириной и длиной в пол аршина, усеянные короткими шипами.

      – Вот, накладывайте на ночь, сверху приматывайте обмотки. Утром разотрете ноги растиркой – и шерстяные чулки скорей надевайте, лучше, если из собачьей шерсти. Поможет!

      – Спасибо! Я, вот, вам самогонки принес хорошей.

      Ирина поставила бутыль на полку.

      – Ещё настойку лимонника дам, по чайной ложке с чаем дважды в день.

      Поллитровка с настойкой со стуком встала на стол.

      – Пообедаем, Леонард Михайлович? Чем бог послал?

      Лесник согласился.

      За обедом он рассказал, как жил все эти годы, о житье под чужим именем, о семье.

      – Так вы тоже у Александра Васильевича служили? – ахнула Ирина, – Как же мы с вами ни разу не пересеклись?

      – Ну… вы же в санитарном поезде… А меня бог миловал, с шестнадцатого года – ни одной царапины!

      Они помолчали. Затем Ирина, вздохнув, рассказала, как нашла зимовье и стала «бабкой».

      – С двадцатого года здесь практикую. Люди ко мне тянутся, уважают.

      – А семья, Ирина Васильевна? – неловко кашлянув, поинтересовался Леонард.

      Сестра милосердия, а ныне «бабка» невесело рассмеялась:

      – Нет, семьи нет и не было… Так, в девицах, и засохла!

      Тема была слишком щекотливая, и несостоявшийся жених решил сменить её:

      – Гляжу, икон у вас нет. Стесняюсь спросить… Вы атеистка?

      – Нет. В Бога верю, как же без его помощи в моём деле, молюсь постоянно. А, вот, попам не верю.

      – А что так? – поднял брови ротмистр.

      – Да