Розмысл царя Иоанна Грозного. Константин Шильдкрет

рук холопя. Он ухватился за стол, чтобы не упасть. Но это длилось мгновение. Потоком расплавленного свинца хлынула к груди кровь и залила мозг звериным гневом. Какая-то страшная сила толкнула к боярину.

      Он метнулся к порогу, за которым только что скрылся князь, и налег плечами на дубовую дверь.

      Из сеней донесся хихикающий смешок.

      – Не обессудь, староста. Крепок запор господарской!

      – Убью! – заревел рубленник и изо всех сил забарабанил кулаками в дверь. Тиун продолжал смеяться.

      – Потешься, родименькой, покель голова на плечах. Пошто не потешиться доброму человеку!

      У окна появились вооруженные бердышами дозорные.

      Выводков метался по трапезной, как волк, попавший в тенета.

      Вдруг он притих и насторожился.

      «Пускай! Пускай в землю зароет живьем! – четко и уверенно билось в мозгу. – Токмо и аз ему не дам живота!»

      И едва вошло в душу решение, стало сразу спокойнее.

      Усевшись на лавку, рубленник принялся подробно обдумывать план своей мести.

      Все представлялось ему до смешного возможным и простым: вечером придет боярин; за ним, у двери, вытянется безмолвно тиун. Нужно будет упасть на колени, а нож держать вот так (он сунул руку за пазуху). И, разогнувшись, вонзить клинок в рыхлый живот по самую рукоять. И все. Нешто может быть проще?

      Умиротворенная улыбка шевельнула усы и скорбными морщинками собрала вытянутое лицо.

      «Не то попытать еще…» – Задумчивый взгляд скользнул по подволоке, нечаянно задержавшись на большом железном крюке, и оборвал мысль.

      Васька испуганно встал и невольно зажмурился.

      «Почудилось! – срывающимся шепотом передернулись губы. – Откель ему быть?»

      Но и сквозь плотно закрытые глаза с болезненной ясностью было видно, как кто-то крадется по стене к крюку с веревкой в руках.

      Рубленник прыгнул к неизвестному и схватил его за плечо.

      – Не надо! Не надо! Не надо!

      А веревка уже обвилась вокруг шеи. И странно – вся боль и все ощущение близкой кончины передавались не тому, криво улыбающемуся неизвестному человеку (это Васька чувствовал с несомненной ясностью), но давили его самого, окутывая мозг густым туманом.

      Выводков на четвереньках отполз к противоположной стене. Рука зашарила нетерпеливо по опояске. Пальцы, путаясь, долго развязывали неподдающийся узел, а завороженный взгляд ни на мгновение не отрывался от подволоки. Еще небольшое усилие, и конец кушака повиснет на дожидающемся крюке.

      Умиротворенный покой сладкой истомой охватывал тело.

      «Еще немного, и навсегда, до страшного Христова судища, запамятую аз и себя, и Онисима, и ее…»

      Но не успело в мозгу сложиться имя невесты, как сразу рассеялся могильный туман и исчезли призраки.

      – Так вот она – ласка боярская! – поднимаясь во весь рост, процедил жестко рубленник. – Так вот она – служба верная!

      Жалко согнувшись, он присел на край лавки и так оставался до полудня.

      Мысль о самоубийстве уже не тревожила. Думалось только о том, что нужно выручить во что бы то ни стало Клашу. Один за другим