Розмысл царя Иоанна Грозного. Константин Шильдкрет

вот, и суд весь… Спокаялся, смерд!

      И, погрозив толпе кулаком, брызнул слюной.

      – Потешим мы вас Веневом. Внучатам закажете, како бежати от князь-боярина Симеона!

      Он забился в приступе рвотного кашля, но, едва передохнув, загудел еще оглушительнее:

      – Всем псам в поущение – разбить проваленному пятки и держать в железах, покель не подохнет!

      Глава одиннадцатая

      Два дня висел Онисим, прикованный к частоколу. На третий – Ряполовский сжалился над ним и приказал спустить с желез.

      Было тихое воскресное утро. На погосте благовестили к ранней обедне. Кучка холопей собралась при дворе в ожидании князя, который должен был проехать в церковь.

      Едва показалась боярская колымага, людишки бухнулись в дорожную пыль и отвратили лица.

      – Дозволь, господарь, за прокормом сходить. Кой день хлеба не видывали!

      Ряполовский подавил двумя пальцами нос и, приказав гнать лошадей, на ходу крикнул:

      – Покель Онисима не схороним, всем быть при вотчине!

      Во все время службы князь был крайне взволнован, часто заходил в алтарь, шептался с попом и требовал, чтоб тот сократил обедню.

      Едва служба отошла, спекулатари и батожники погнали холопей на кладбище.

      Полуживой, со связанными крестом на груди руками, стоял у свежевырытой могилы Онисим. Его поддерживали двое людишек, обряженных в кумачовые рубахи и в остроконечные алые колпаки.

      В светлице, приникнув к оконцу, боярыня тщетно пыталась что-либо разглядеть на кладбище. Князь не внял мольбам жены и не позволил присутствовать женщинам на казни и похоронах.

      В углу, уткнувшись распухшим от слез лицом в колени мамки, ревела Марфа. Изредка, чтобы разрядить обиду, она больно царапала лицо шутихи.

      Симеон, печальный и строгий, низко поклонился Онисиму.

      Один из катов торопливо зажег сальный огарок и вставил его между пальцев приговоренного.

      Толпа у тына расступилась. Батожник гнал на кладбище Клашу.

      Увидев отца, девушка с причитаниями бросилась ему на шею. Острый и горячий, как пчелиное жало, удар бича заставил ее отступить.

      Князь подал знак. Клашу поставили на колени.

      Поп осенил себя крестом и, подавляя вздох, вслух прочитал:

      – Иже по плоти братие мои, и иже по духу сродницы мои, и друзи…

      Склонившись к девушке, он упавшим голосом предложил ей повторять за ним слова ирмоса.

      Захлебываясь от слез, Клаша упрямо тряхнула головой.

      Перед ее носом завертелся тяжелый кулак тиуна.

      – Не подмоги ли сдожидаешься?

      Поп сдавил пальцами нагрудный кипарисовый крест и обратил к небу худенькое лицо свое.

      – …и обычнии знаемии плачите…

      Сухо пощелкивая мелкой перламутровой пилкой зубов, Клаша дробно и жутко выкрикивала сквозь рыдания:

      – …и обычнии знаемии плачите…

      Холопи усердно и часто крестились, творя про себя молитву. Впереди всех стоял князь и вместе с Клашей повторял за попом:

      – …воздохните, сетуйте: се бо вас ныне разлучаюся…

      Покончив с отходной, боярин