Гадкие утята. Свами Матхама

за рамки распределения в себе координат. Самый известный манифест Нарциссов: «Смело мы в бой пойдём за власть Советов, и как один умрём в борьбе за это…».

      Манифесты Нарциссов вообще формулируют «волю к смерти» или «честь себе самому», но пафос этого подвига может быть и снижен. Нарцисса можно представлять и несуразным. Эту несуразность Нарциссы сами осознают: «На ровном месте получать за нихуя по роже, особым надо обладать талантом божьим. Не каждому дано – избранников так мало, – нести, как флаг над головой разбитое ебало. Во имя счастья на планете, за будущность потомков – ходить, заёбывать до смерти ублюдков и подонков… («Дар Божий» Х.З.). Данная цитата свидетельствует, что свою субъективность Нарцисс способен осмыслить. Как я – представитель совести, – он не тонет в себе. Это говорит нам о существовании ещё какой-то надперсональной логики у всех. Гегель, кстати, определял её, как объективную, и противопоставлял субъективной, правда, субъективную он никак не описал. Такую попытку сделал Кант. Но, по мнению Гегеля, Кант провалился, перепутав всё со всем, трансцендентальную логику (объективную) с субъективной.

      Для объективной логики внимания, как и для нашего субъективного опыта, внешнее и внутреннее находятся по какую-то одну сторону. Наша рефлексия может рассматривать опыт со стороны, то есть она использует опыт, но не принадлежит ему. Видимо, различие между ними, как между определением и свойством. Свойство может быть преодолено, приобретено или растворено, а определение – нет: тогда моё определение, как невидимого человека совести, и определение Нарцисса, как демонстративного субъекта, непреодолимо.

      Вот ещё один пример несуразности Нарцисса, вполне осознаваемой автором: «Молодость! Молодость! Я заявился со своим первым произведением в одну из весьма почтенных редакций, приодевшись не по моде. Я раздобыл пиджачную пару, что само по себе было тогда дико, завязал бантиком игривый галстук и, усевшись у редакторского стола, подкинул монокль и ловко поймал его глазом. У меня даже где-то валяется карточка – я снят на ней с моноклем в глазу, а волосы блестяще зачёсаны назад. Редактор смотрел на меня потрясённо. Но я не остановился на этом. Из жилетного кармана я извлёк дедовскую „луковицу“, нажал кнопку, и мой фамильный брегет проиграл нечто похожее на „Коль славен наш Господь в Сионе“. „Ну-с?“ – вопросительно сказал я, взглянув на редактора, перед которым внутренне трепетал, почти обожествляя его. „Ну-с, – хмуро ответил мне редактор. – Возьмите вашу рукопись и займитесь всем, чем угодно, только не литературой, молодой человек“. Сказавши это, он встал во весь свой могучий рост, давая понять, что аудиенция окончена». (Сергей Ермолинский, «Записки о Булгакове»).

      М. А. Булгаков – чистый Нарцисс, способный выражать в своём творчестве эмоции, как никто другой, кстати, он собрал большую коллекцию договоров с издательствами, которые остались невыполненными.