Вот я. Джонатан Сафран Фоер

лишь человек, у меня крайне ограниченный ум.

      – Джейкоб.

      – Я умираю!

      – Ты перегибаешь палку.

      – Нисколько!

      – Ни в коем случае!

      – Я нет.

      – Нет, Бенджи.

      Дебора:

      – Поцелуй там, Джейкоб.

      Джейкоб поцеловал несуществующую ваву.

      – Я могу поднять наш холодильник, – заявил Бенджи, не вполне понимая, готов ли он прекратить плакать.

      – Это замечательно, – сказала Дебора.

      – Ни фига не можешь, – возразил Макс.

      – Макс говорит: «Ни фига не можешь».

      – Отстань от ребенка, – попросил Джейкоб театральным шепотом: – Если говорит, что может поднять холодильник, значит, может поднять.

      – Я могу его далеко унести.

      – Я разберусь, – сказала Джулия.

      – Я могу мысленно управлять микроволновкой, – сказал Макс.

      – Только не ты, – ответил ей Джейкоб, слишком небрежно, чтобы можно было поверить. – У нас все отлично. Мы шикарно проводим время. Ты просто пришла в неудачный момент. Нерепрезентативный. Но у нас все классно, и сегодня у тебя выходной.

      – Выходной от чего? – спросил Бенджи маму.

      – Что? – не поняла Джулия.

      – От чего тебе нужен выходной?

      – Кто сказал, что мне нужен выходной?

      – Папа только что сказал.

      – Я сказал, что мы даем тебе выходной.

      – От чего? – спросил Бенджи.

      – Вот именно, – добавил Ирв.

      – От нас, ясно же, – сказал Макс.

      Сплошная сублимация: домашняя близость обернулась чувственным отдалением, чувственное отдаление обернулось стыдом, стыд обернулся отчуждением, отчуждение обернулось страхом, страх обернулся возмущением, возмущение обернулось самозащитой. Джулия порой думала, что, если бы им удалось проследить цепочку до самого истока их отстраненности, они могли бы и в самом деле вернуть былую открытость. Травма Сэма? Ни разу не заданный вопрос – как это могло случиться? Ей всегда казалось, что этим умолчанием они оберегают друг друга, но быть может, они старались ранить, перенести рану с Сэма на себя самих? Или все началось еще раньше? Не предшествовало ли взаимное отчуждение их знакомству? Принятие этого изменило бы все.

      Возмущение, выросшее из страха, выросшего из отчуждения, выросшего из страха, выросшего из отдаления, выросшего из близости, было слишком большой тяжестью, чтобы нести весь день, каждый день. Так куда же переложить это с себя? На детей, конечно. Виновны были и Джейкоб, и Джулия, но Джейкоб в большей степени виновен. Он становился с ними все суше, понимая, что они стерпят. Он понукал, потому что они не отвечали. Он боялся Джулии, но не боялся их, так что они получали предназначенное ей.

      – Хватит! – приказал он Максу, возвышая голос до рычания. – Хватит!

      – Себя затыкай, – огрызнулся Макс.

      Джейкоб с Джулией переглянулись, отмечая этот первый случай открытого бунта.

      – Чего-чего?

      – Я молчу.

      Джейкоб пустился во все тяжкие:

      – Макс, я ничего с тобой не обсуждаю. Я устал от обсуждений. Мы слишком многое обсуждаем в нашей семье.

      – Кто обсуждает? –