Мой брат играет на кларнете (сборник рассказов). Анатолий Алексин

запрет, а потом отопрет.

      – И через сколько же времени он отпирает? – спросил Покойник.

      – Через час. Максимум через два! – бодро сообщил я. – А пока давайте осмотрим окрестности. Познакомимся с достопримечательностями этого подземелья… Чтобы потом, когда мы выйдем наверх, было что рассказать!

      – А мы выйдем? – спросил Покойник.

      – А мы их увидим?

      – Конечно! Когда мы увидим родных и близких, они спросят нас…

      Лампочка все время выхватывала из темноты лицо Наташи Кулагиной. Вернее сказать, я то и дело смотрел на Наташу.

      – Кого ты больше всех любишь? – внезапно спросила она.

      «Тебя!» – хотел я ответить. Но она бы мне не поверила, потому что это была неправда. Больше всех я все-таки любил маму и папу. Потом Костю… А потом уж ее. Не мог же я это сказать!

      – Кого ты больше всех любишь? – повторила она.

      – Вообще… или у нас в классе?

      – Скажи еще: в нашем звене!

      – А ты кого?

      – Маму.

      – Я тоже маму и папу.

      – Нет, я не маму и папу, а именно – маму. Я могу за нее умереть. А ты можешь за кого-нибудь умереть?

      «Могу! За тебя!» – рвался вперед мой язык. Но что-то ему мешало.

      – Можешь? За маму?..

      – Я как-то не думал…

      – И правильно делал: самое страшное для матери – пережить детей своих…

      – Эту мысль ты должна записать!

      – Какая же это мысль! Это истина. Вот и все… Поэтому я должна уехать на электричке в семнадцать ноль-ноль!

      – Так и будет! Я тебе обещаю!..

      Но как я выведу ее из подвала – это было неясно. «О, если я что-то придумаю! – мечтал я. – Она будет считать меня избавителем, героем, спасителем своей мамы, за которую она готова отдать даже жизнь!»

      – То, что было еще час назад, кажется сейчас таким замечательным. Даже прекрасным, – сказала Наташа. – Хорошее по-настоящему ценишь на фоне плохого. Ты замечал?

      – Да! Конечно… Еще бы! Сколько раз! Эту мысль ты обязана записать!..

      Наташа почти шептала. Но я улавливал каждое слово, потому что, когда она ко мне обращалась, слух мой становился каким-то особенным. И если бы рядом в такие минуты что-нибудь взрывалось и грохотало, я бы этого не услышал, а услышал бы только ее голос.

      «Странное дело, – лезли мне в голову мысли, – маму я люблю больше, но не думаю целый день о том, что люблю ее. А Наташу люблю меньше, но думаю об этом все время. О, как много в нашей жизни необъяснимого!» Острая наблюдательность подсказала мне, что Наташа разговаривала только со мной. И это вернуло мне силы, которые понемножечку начинали уже уходить. Я снова готов был жить, бороться, искать выход из положения. Верней сказать, из подвала.

      Лампочка выхватила из темноты лицо Покойника. Но лучше бы она не выхватывала: бледные губы его дрожали.

      Я решил оживить Покойника!

      – Снаряжаем спасательную экспедицию, – объявил я.

      – Сами себя будем спасать? – пролепетал Покойник.

      – Да! И ты вместе со мной пойдешь впереди! Где-то здесь должен быть