Старые фотографии. Елена Крюкова

признался Добротвор.

      – Ну и сиди со своим немецким.

      Гурьбою в зал почтамта вошли. Крюков широко, вразвалочку, подошел к стеклянному окну. Сунул в дырку золотую голову.

      – I am very glad to see you, ― вежливо сказал. ― Ten postcards, please!

      Моряки смотрели на Крюкова как на диво дивное.

      – Говорящий попугай, ― пожал плечами Веня Добротвор.

      Худенький был парень Добротвор, очень интеллигентного, утонченного виду. Как на флот попал такой нежный? Врачи не комиссовали доходягу, в справке военкомата написали: «Практически здоров». А чахоточным гляделся.

      Николай взял сдачу, церемонно поклонился белокурой улыбчивой девушке в окошечке.

      – Thank you. ― Пошел. Вернулся. Улыбнулся. ― Very much.

      На одной открытке – обезьянка с воздушным ярко-красным шариком; на другой – веселая девушка в полосатом, как пижама, платье. Пышногрудая! Кудри вьются!

      Крюков разложил открытки на почтовом столике. Окунул перо в чернильницу. Задумался.

      Одна открытка – Софье; другая – Маргарите.

      Софья – любовница. Маргарита – мечта.

      «У мужчины должна быть и любовница, и мечта».

      Перо уже царапало по иностранной, гладкой как зеркало бумаге, буквы вытекали коричневой кровью.

      «Милая, милая Софья! Я в Сан-Франциско. „Точный“ приведен в полную боевую готовность, но в Тихом пока боевых действий нет. И мы наслаждаемся морем и солнцем. Америка красивая! Очень большие дома. Но Владик лучше! Ты там смотри не озоруй без меня. Я скоро вернусь. Сонечку хорошо корми, чтобы не отощала».

      Подумал и приписал – мелкими, блошиными буковками:

      «Люблю. Твой Ник».

      Матросы опустили открытки родным и близким в огромный ящик, на нем золотом написано: «POST».

      Лети, письмо, с приветом! Ответа моряки не ждут. По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там!

      Бормотанье, свист радио. Команды Гидулянова. Вкусные запахи борщей и каш на камбузе. Вечера в кают-компании. Кто воевал – молчал; кто не видал войны – смеялся, байки травил, песни пел. Добротвор щипал струны гитары. Потом – гитару Крюкову передавал.

      И Коля Крюков пел.

      Как пел! Моряки слушали, замолкали.

      ― Всегда и везде за тобою,

      Как призрак, я тихо брожу…

      И в милые очи порою

      Я с тайною думой гляжу.

      Полны они неги и страсти!

      Они так призывно глядя-ат…

      И столько любви, столько счастья…

      Они нам… порою!.. сулят…

      Каждый думал о своей девушке.

      Даже те, у кого девушки – не было.

      Сколько времени протекло, пролетело?

      Столько, сколько океанских вод промчалось под форштевнем.

      Месяц, два, три – на море все дни сливаются в один, густо-синий, тошнотный, где качка и качка, где ветер и ветер, где ты знаешь – идет война, но тебе, лишь тебе она на минуту приснилась, а есть только солнце, и ветер, и волны.

      «Точный»