Молодость Мазепы. Михайло Старицький

ярмарки ждать далеко, а ей нужно бы новый кунтуш «справыть», да не мешало бы и шитые золотом черевички и новый кораблик, да, мало ли чего еще неотложно нужно? А может, у них и какие-нибудь чары найдутся. А? Вот если б на полковника Богуна, чтоб причаровать его? Баба говорит, что он ни на одну женщину не смотрит. Да неужели же ни на одну?

      Гетманша подошла к висевшему на стене зеркалу и пытливо взглянула в него. Из глубины гладкого стекла на нее глянуло прелестное личико, обрамленное светлыми завитками волос, выбивавшимися из-под пунцового бархатного кораблика, украшенного драгоценными каменьями и золотым шитьем.

      – Неужели же ни на одну? – повторила она снова с кокетливой улыбкой и вдруг, подбежав к Сане, схватила ее быстро за руки и, окрутившись на каблуках, воскликнула весело:

      – Найдем, найдем чары и на Богуна!

      – Ой, Господи! – вскрикнула Саня, подбирая разбросавшиеся по полу рушники. – Ну, что, если бы гетман вошел эту пору в светлицу?

      – А что ж? Увидел бы, что я веселюсь. Не всем же сидеть, словно затворникам, в келье! Вот погоди, если вправду прибыл под наши знамена полковник Богун, так гетман задаст нам такой пир, что ну! Вот уж повеселимся, так повеселимся! А там еще прибудут посланцы из Варшавы, верно именитые магнаты. Хоть эти ляхи вороги наши, а такие пышные лыцари, каких среди нашего казачества и не сыщешь! Вот и пригодятся новые уборы!

      В это время дверь отворилась, и появившаяся бабка Килина прервала радостные мечты пани гетмановой.

      – Пришли «крамари», – объявила она и, отворивши дверь, впустила двух высоких и смуглых субъектов. Один из ник был старше, другой, еще молоденький мальчик, казался прислужником. Лица их были чрезвычайно смуглы, с широкими скулами, какого-то цыгано-армянского типа. Старшему можно было дать лет сорок на вид; у него был большой горбатый нос, тонкие черные усы и юркие глазенки орехового цвета. Одеты они были в какие-то синие куртки с большими серебряными «гудзямы», и опоясаны широкими поясами, поверх которых были надеты длинные синие жупаны. За ними слуги внесли два больших короба, завернутых в холстину, и, поставив их на полу, удалились из комнаты.

      – Ясновельможной гетманше до веку здравствовать! – приветствовал развязно гетманшу вошедший, снимая шляпу отвешивая у дверей низкий поклон.

      – Ха! Да это ты, Горголя? – вскрикнула радостно гетманша. – Сколько времени ты не был в наших сторонах!

      – Много, много. С тех пор, как есаульша успела гетманшей стать.

      – Где же ты был все это время?

      – Где только нас Бог не носил, – заговорил весело словоохотливый торговец, становясь на колени и раскупоривая, при помощи мальчика, свой короб. – Были мы и на левом берегу, и за одним морем, и за другим, и в Польше, и в Неметчине, и в Туретчине, и в Песиголовщине.

      – Ха, ха! Уже пошел болтать! – смеялась весело гетманша, с нетерпением посматривая на то, как торговец разворачивал свой короб и снимал один за другим покрывавшие его листы толстой бумаги. – Ну, что же ты слышал там?

      – Слышал всюду, что на правом берегу стала гетманша