Молодость Мазепы. Михайло Старицький

скажи: пусть «добри чоботы узувають» да кия в дорогу берут, – расплодилось, видишь ли, много «скаженых» собак!

      – Посбыться б их?

      – Конечно! За убитого бешеного пса еще и награду дают.

      Разговор перешел на покупки.

      Хитрый и льстивый Горголя, пересыпая свои слова разными приятными сообщениями, доложил гетману, что, прослышавши отовсюду о том, что гетман соединит под своей булавой обе Украины, а потом станет и королем Украины, он достал в венецейской земле для гетманши самый лучший убор, и она вот теперь не хочет брать его. Пустое перловое ожерелье, а ясновельможная гетманша не хочет взять его, чтобы щегольнуть перед послами иноземных дворов.

      Но лицо ясновельможной гетманши вовсе не выражало такого сурового отказа, какой приписывал ей Горголя, наоборот, – глаза ее так и не отрывались от жемчужных нитей, повисших на руке Горголи.

      XVII

      – Покажи ожерелье! – сказал гетман, перебивая речь торговца.

      –Вот оно, ясновельможный пане! – поднял поспешно руку последний и заговорил быстро, поворачивая ожерелье перед гетманом со всех сторон. – Перлы урианские, лучших нет ни у кого! А рубины, пусть его ясная мосць посмотрит, сверкают, ей Богу, как капли крови. Ян Казимир хотел откупить его у меня; но я привез для своей королевы, пускай оно никому не достанется, кроме нее.

      – Надень намысто, Фрося! – приказал гетман.

      Горголя поспешно застегнул фермуар на шее гетманши, и она повернулась к гетману с сияющим лицом.

      Она была действительно прелестна в этом ожерелье: глаза ее искрились радостью и надеждой, пухлые губки были полуоткрыты; рубиновый аграф вздрагивал на обольстительной ямочке ее белоснежной шейки.

      Какой-то подавленный вздох всколыхнул грудь гетмана.

      – Ты хочешь иметь его? – произнес он.

      – Н-нет, – ответила гетманша, опуская глаза, – как хочет твоя милость, но на случай прибытия польских послов оно, конечно б, пригодилось… Гетман улыбнулся.

      – Во сколько ты ценишь его? – обратился он к Горголе.

      – Ян Казимир давал мне за него пятьсот червонцев; но для ясновельможного гетмана я готов отдать его за четыреста пятьдесят! Пусть меня Господь отдаст в лапы к Бруховецкому, если я не заплатил за него четыреста двадцать пять! Двадцать пять червонцев заработку! Какой это заработок для бедного крамаря?

      Гетманша молчала, только взгляд ее следил за ожерельем, которое Горголя уже укладывал в перламутровый ящик.

      Этот взгляд поймал гетман; с минуту он, казалось, раздумывал, а затем произнес, обращаясь к купцу:

      – Дорого, но оставь его. Пусть же оно и взаправду пригодится тебе, Фрося, для приема иноземных послов, – передал он жене дорогой ящичек.

      Гетманша вся вспыхнула от восторга; она хотела что-то сказать, но от радости ей словно захватило дыхание, какой-то неопределенный возглас вырвался у нее из груди, она рванулась, было, к гетману, но присутствие посторонних лиц удержало ее от того, чтобы броситься ему на шею.

      В это врем