Лея Салье. Алексей Небоходов

кто—то смотрит.

      Сначала это было просто смутное ощущение, отголосок тревоги, к которой она не могла найти причины, лёгкое покалывание в позвоночнике, от которого хотелось оглянуться, проверить, убедиться, что вокруг никого нет. Но даже когда она заставила себя успокоиться, даже когда закрыла глаза, подставляя лицо под струю воды, в голове не исчезло это ощущение присутствия – холодное, липкое, тяжёлое, проникающее в кожу, в мышцы, в само дыхание.

      И оно было реальным. Леонид действительно наблюдал.

      Он сидел в своём кабинете, в полумраке, держа в руках стакан с виски, но уже забыв о нём, потому что на экране перед ним разворачивалось зрелище, от которого невозможно было оторваться. Камера, встроенная в угол ванной, незаметная, скрытая, передавала каждый её жест, каждое движение – как она наклоняется под воду, как откидывает волосы назад, как руки скользят по плечам, по животу, по бёдрам, смывая следы дня, не подозревая, что этот процесс стал чьим—то развлечением.

      Он не торопился.

      Не пытался скрывать своё наслаждение, не отводил взгляда, не переключал кадр – наблюдение было частью удовольствия, его особой формы власти, его умением раздвигать границы, пока человек не осознаёт, что уже давно находится внутри его игры. Ему нравилось изучать, нравилось видеть, как постепенно исчезает напряжение, как мышцы расслабляются под водой, как её движения становятся менее осознанными, более естественными, а значит – уязвимыми.

      Он видел её беззащитность, но не ту, что проявляется в страхе, а более тонкую, более интересную – ту, которая создаётся в моменты, когда человек остаётся с самим собой, думая, что его никто не видит.

      Лена даже не подозревала, что уже принадлежит ему.

      Когда она наконец выключила воду, стряхнула с рук капли, провела ладонью по зеркалу, размазывая пар, на мгновение ей показалось, что в отражении кто—то есть, что за её спиной мелькнула тень, но когда она резко повернулась, сердце ударило в рёбра, а в ванной было пусто, только гулко капала вода с кончиков её волос, стекала по обнажённым плечам, скользила вниз.

      Она быстро обернулась в полотенце и вышла в комнату, но чувство тревоги не рассеялось. Тишина здесь была слишком глубокая, слишком стерильная, как и сама комната, где всё оставалось таким же идеальным, таким же ровным, будто её присутствие ничего не изменило, будто она здесь ничего не значила, не оставила следа, не сделала ни единой царапины на этом порядке.

      Она посмотрела на кровать, на ровно заправленные простыни, на темноту за окном, на свою сумку, стоящую у стены, единственную вещь в этом доме, которая принадлежала ей.

      Хотелось натянуть одежду, хотелось открыть окно, впустить хоть немного уличного шума, но даже это казалось неправильным, словно любое действие будет нарушением, вторжением в чужие правила.

      Она легла в постель, но не смогла уснуть.

      С каждым мгновением осознание того, что её жизнь больше не принадлежит ей, становилось всё отчётливее.

      Глава