Когда Алиса упала. Ким Тэйлор Блэйкмор

ней прощаться.

      – Я бы хотела посидеть с ней ночью.

      Лаванда хрупкая; я вжимаю в соцветие большой палец, подношу его к носу.

      Кэти кивает:

      – Тогда лед нужен.

      Сосновый ящик остается на полу. Мужчины быстро разбираются с крышкой. Я не отрываю глаз от обоев. На каждой третьей лозе узор на стене разворачивается в другую сторону, скрывая ярко-оранжевый цветок. Зачем Кэти поменяла обои? С ними все было в порядке, и из моды они не вышли. Какое расточительство, и это во время войны.

      – Взяли, – говорит один из мужчин. Один у головы Алисы, другой у ее ног, они снимают крышку почти беззвучно, только шорох муслина да легкий стук дерева. – Если нужен лед, он будет в тени под тисом.

      Я смотрю на дверь, на Чарли, который, заткнув шапку за пояс, скатывает кожаные ремни. Он забирает молоток у извозчика, пристраивает его за поясом рядом с шапкой.

      Кэти сидит у стола и раз за разом проводит рукой по лифу. Потом берет часы, приколотые к поясу.

      – Это всё?

      – Всё, мэм.

      – На кухне кекс и лимонад. Угоститесь перед уходом.

      Она поднимается и закрывает двойные двери. Не убирая ладони с дверной ручки, обводит взглядом комнату, поворачивает ручку туда-сюда. Взгляд ее скользит по длинным половицам.

      Не отводить глаз. Не отводить глаз.

      Крышка гроба прислонена к стене между двумя окнами. Я вижу торчащие гвозди, готовые встать в свои гнезда. Длинный ящик на столе. Я поворачиваюсь, ухватываю взглядом кончик носа, изгиб лба, заставляю себя смотреть. Это не Алиса. Это тело. Алисы не стало, когда она упала с крыши. Это только тело.

      У Кэти дрожат губы. Она отпускает дверную ручку и осторожно проходит в комнату.

      – Ты почитаешь из Библии, Кэти?

      Ее лицо расслабляется, в глазах облегчение.

      – Да, конечно.

      – Тогда я обмою ее.

* * *

      4573. Над левым карманом Алисы синими нитками вышит номер. Аккуратный маленький номер. Бесформенный хлопковый халат с нелепо большими пуговицами. Пуговица на воротнике оторвалась, а пуговица ниже пришита красными нитками. Я отворачиваю ткань: в чем только душа держалась. Ребра выпирают, груди маленькие и сморщенные, хотя ей всего лишь двадцать четыре. Впалый живот между торчащих бедренных косточек, весь в синяках.

      Я двигаю Алису, вынимаю из рукава сначала одну руку, потом другую. Кэти бормочет, сидя на стуле, то и дело она поднимает глаза от Библии, которая лежит у нее на коленях. Бормочет, а за стеклом гудят цикады.

      Алиса легкая, словно воздух, а я привыкла к весу мужчин, которых обмывала в полевом госпитале, и ожидала, что она будет такой же. Но, как и мертвые мужчины, она молчит и не жалуется, что стыдно выставлять ее голое тело всем напоказ.

      Я кладу халат на стул, хотя мой план – сжечь его. Вода в голубой чашке с филигранью теплая. Я обмакиваю в нее тряпочку, отжимаю ее, слушаю, как капают капли.

      Кожа уже начала отделяться от мышц и костей. Я беру руку Алисы, провожу тряпкой между пальцами. Ногти у нее короткие, она их обкусывала – так и не избавилась от этой дурной