Задушевная математика. Иван Алексеевич Макаров

приблизительно так, как учили на военной кафедре…

      Георгиевская церковь возле Балчуга показалась мне наклонившейся… Это возле нее я под забор падал: как учили на военных сборах… Когда увидел «вспышку»… А за церковью дым…       Я, правда, и не знал тогда, что она Георгиевская, и в Ендове, для меня она просто старая «недействующая» церковь была… Маленькая, серая, красивая… И вот она качнулась, покосилась…

      А потом из-за забора выбегает мой кот, испуганный, недоумевающий…

      И я изо-всех сил постарался спрятаться, чтоб он меня не заметил. Больше всего на свете в тот миг, во сне я боялся, что он меня увидит…

      Что я ему теперь скажу, чем помогу? Теперь все уже… Теперь я уже ничего не могу.

      «Беги теперь сам, – прошептал я ему мысленно, – от меня уже нечего ждать… Теперь я и сам беспомощный…»

      А как хорошо все начиналось!

      Жил-был Зенон. Не сирийский отшельник, и не ювелир из Лескова, а простой древний греческий философ. И были у него Апории. Это такие двоедушные и неопределенные существа. Затруднительные и затрудняющие. Унылые и недоуменные. Он их сам из головы выдумал. Про Ахиллеса и черепаху, про Лжеца (почему-то с остова Крит)…

      А одна такая Апория рассказывала о том, что когда одно зерно падает, ничего как будто и не слышно, а если целый мешок высыпать, то это совсем другое дело, а почему так получается, вроде и непонятно…

      … Ну, а у нас про это безо всякого Зенона совсем по-другому знали. Мужик в кабаке спрашивает:

      – Сколь стоит капля водки?

      – Капля? Нисколько… Ничего не стоит.

      – Ну, так накапайте мне стаканчик…

      Не так ли и капли, которые камень точат?..

      А как хорошо все начиналось!

      А потом сгорела библиотека. Российской академии наук… Жалко, конечно… Только как-то не очень жалко…

      Все хорошо начиналось! Большие надежды… Молодость, бедность.

      Но бедность угнетала. И заработать что-нибудь никакой возможности не представлялось.

      «Советская власть» образца «развитого социализьма». Инженерная зарплата.

      На «рабочие» должности, где хоть как, но все же платили, меня не брали: во всей моей библиотеке «трудовых книжек» не было ни одной, где на первой странице не стояло бы хотя бы «незаконченное высшее образование». А с таким диагнозом официально разрешалось тогда только в «инженеры».

      Дополнительных заработков простому человеку тогда тоже найти трудно было. Однако кто-то находил. В том числе и в этой самой библиотеке, которая теперь сгорела. Оформляли какой-то договор, брали в этой самой библиотеке (которая сгорела) какие-то издания или оттиски статей, писали аннотацию (краткое содержание) и – получали, трудно вообразить, десять рублей…

      … Но сколько, помню, ни подымался я по высоким и широким библиотечным ступеням, ни разу для меня работы не находилось… Ни пока учился, ни когда «инженерствовал»… Ни диплом не помогал, ни относительно приличный (тогда еще) «французский письменный»…

      А один мой приятель (учились вместе) хвастал: «Как же…