Пятое время года. Избранное. Ринат Валиуллин

откусила пирожное.

      – Может, я тебе надоела? – салфеткой вытерла губы.

      – Но все они остаются тенями, – скомкала.

      – Все твои женщины в сравнении со мною, – положила бумагу в пепельницу.

      – Хочешь, давай расстанемся, – толкала она пенку по поверхности кофе.

      – Только скажи, – положила ложку на блюдце.

      – Я уйду, если хочешь, – отодвинула тарелку с пирожным.

      – Пирожные здесь не очень, – достала она сигарету.

      – С них тянет на разногласия, – поднёс я ей зажигалку.

      – А это затягивает, – сделала она томно затяжку.

      – Забудь всё, что я говорила, – сломав, утопила сигарету в пепельнице.

      – Жизнь прекрасна, вот и капризничаю.

      – Давай потанцуем! – предложил я Фортуне.

      – Здесь?

      – Да.

      – А можно?

      – Только со мной.

      – Ты тоже умеешь капризничать.

      Я встал и подал ей руку, она тоже поднялась. Мы медленно кружились под тихий джаз. Зрителей было немного, но они нам не мешали.

      – Ты меня любишь? – спросила меня Фортуна.

      – Нет. А ты?

      – И я нет. Что будем делать? – улыбнулась она.

      – Ничего не будем, многие так живут, и никто не умер. Умирают как раз от любви.

      – Иногда я ловлю себя на мысли, что лучше уж умереть от любви, чем жить от противного.

      – Я противный?

      – Ты ужасный.

      – Ужасный мне нравится больше. Кстати, и ребёнок тоже от меня.

      – Ну, это же был тривиальный залёт.

      – В каждом залёте есть свой космос, – прижал я её к себе и поцеловал в шею.

      – Это действительно был космос, – закрыла она глаза.

      – Ты про поцелуй?

      – Я про первый.

      – У каждой женщины свой Гагарин.

      – Бороздящий её вселенную. Ах, ты, мой Гагарин. Почему мы всё реже летаем?

      – Слишком много капризов.

      Рагу из овощей

      – Ладно, я пошёл, – мялся всё ещё в коридоре.

      – Что ты ходишь взад и вперёд, неужели больше некуда?

      – Ты не видела мои перчатки? – наступил я впопыхах на кота. Тот взвыл, как они обычно делают это в летнюю душную ночь.

      – Ты даже уйти не можешь по-человечески, – с ходу нашла перчатки Фортуна и протянула их мне.

      – А как это, по-человечески?

      – Чтобы не было больно.

      Вышел утром без её поцелуя, будто не позавтракал. Я не заметил, как прошла дорога к метро, и очнулся только внутри. Стоял на ступеньке, обнимаясь с собственным пальто, наблюдая за лицами в профиль: одни едут вверх, другие спускаются, все разбиты на кадры из хроники. Эскалатор будто скручивает киноплёнку, часть жизни этих людей проходит на лестнице. Их снова и снова будут зарывать и откапывать. Карабкаясь вверх по лестнице, кардинально они не изменятся, даже если будут изменять ежедневно, даже если сами себе. Они изменятся только в одном случае – если изменят им. И они вдруг сорвутся с неё.

      Днём в метро не так много людей, я спокойно зашёл в вагон и встал спиной к надписи «Не прислоняться». Напротив цвела приятная женщина