Невольники звёзд. Живиль Богун

рассветом поехали дальше. Пустошь, по сути, представляла собой бескрайнюю волнистую равнину, поросшую короткой жесткой травой. Вереницы аккуратных круглых курганов уходили за горизонт. Чем дальше, тем выше и круче становились холмы, а тени плавно смещались по мере движения солнца. В остальном пейзаж оставался неизменным: пыльно-зеленая трава и блекло-синее небо. Ни камня, ни кустика, ни деревца – глазу не за что зацепиться.

      Путники ориентировались исключительно интуитивно, вернее, полностью полагаясь на обостренное внутреннее чутье жрицы. Она качалась в седле, внешне совершенно расслабленная, с безвольно опущенной головой, однако сознание ее было предельно собранно и подчинено наитию. Монах молча ехал следом, безразлично-смиренный.

      Лишь к вечеру бесконечно долгого дня сестра вдруг резко натянула поводья. Безмолвный спутник последовал ее примеру. Холм, перед которым они остановились, с виду ничем не отличался от соседних.

      – Расседлай лошадей, – промямлила жрица; от усталости и напряжения у нее заплетался язык. – Пусть пасутся пока. Чую, нам отсюда скоро не выбраться…

      Она с трудом спешилась и тут же осела на землю. Монах проворно расседлал, стреножил и отпустил коней, предварительно напоив их водой из больших бурдюков, что несла свободная лошадь. Затем и сам растянулся на траве у подножья холма.

      Долгое время ничего не происходило. Солнце, нещадно палившее весь день, медленно клонилось к закату, жара спала. Подул свежий ветерок, зашумел игриво сухими былинками. А искатели все ждали, отчаянно борясь со сном. И дождались.

      Сначала услышали шуршание, едва отличимое от шелеста травы на ветру. Затем к нему прибавился мягкий стук – так падают комья земли, например. Монах первым вскочил на ноги, помог подняться жрице, и оба застыли, глядя, как в склоне открывается черный зев. Когда дыра стала высотой в рост человека, почва перестала раздвигаться. А миг спустя из глубины холма выскочили с десяток лохматых бурых существ и тесно обступили искателей, наставив на них мощные арбалеты.

      Ни монах, ни жрица даже глазом не моргнули, продолжали спокойно ждать. И действительно, вскоре в зеве лаза появилась еще одна невысокая фигура. Это была темнокожая старуха с курчавыми седыми волосами, на которых блестел тонкий золотой венец. На сгорбленных плечах болталась белая накидка из мохнатых шкур. Такие же шкуры, только бурые, составляли одежду воинов, придавая им диковатый вид.

      – Чего надо? – гаркнула старуха, злобно глядя на путников снизу вверх. Глаза у нее были странные: блестящие белки и едва различимые, выцветшие радужки. Такие же бесцветные глаза были и у темнокожих стрелков.

      – Мы прибыли из Амарты… – начала жрица.

      – Сама вижу! – перебила ее старуха, тараща жуткие глазищи. – Чего надо, спрашиваю?

      – Забрать отрока, – насколько возможно кратко ответила сестра.

      – Какого еще отрока?

      – Нашего. Вы приютили его шестнадцать лет назад.

      – Нет