Бес меченый. Вера Гривина

крохотный Козьмодемьянск. Друзья остановились на грязном постоялом дворе, в горенке похожей на клеть. Наскоро перекусив, Савва прилег на лавку и собрался уже уснуть, но внезапно Полкан предложил:

      – Давай, Саввушка, потолкуем.

      – Давай, – покорно согласился Савва.

      – Ты не думал, как назваться, коли кто-то пожелает узнать о твоем роде-племени?

      – Нет, – растерялся юноша.

      – Купцом быть невыгодно: торговому человеку у нас нет почета, ему нельзя даже вступить в войско, а дети боярские и дворяне знаться с ним не желают.

      – И кем же мне по-твоему назваться?

      – Я поведаю одну историю, а ты поразмысли над ней. Жил до Смуты в Москве муж древнего боярского рода, Фома Григорьевич Глебов. Его отец, дед и прадед сумели уцелеть и при государе Иване Васильевиче Грозном, и при царе Борисе Федоровиче Годунове, понеже все Глебовы были тихими, старались не высовываться. Их двор стоял в Белом городе, на Сретенке, возле храма Введения Пресвятой Богородицы. Имели Глебовы неподалеку от Троицы22 свою вотчину, с коей питались не особливо сытно, но все же никто не голодал. В правление Самозванца Фома Григорьевич оставался с женой в Москве, не тронулся он с места и в царствование Шуйского. Потом начались скудные времена, и пришлось Глебовым перебраться в свою вотчину Глебово. А менее чем через полгода сельцо их было ограблено татями, мужики разбежались, и хозяева с самыми верными слугами воротились обратно в Москву. Совсем худо пришлось бы Фоме Глебову, имей он большое семейство, но все его дети померли в младенчестве. Однако же жена Фомы Григорьевича, Марья Михайловна, вновь понесла и по весне родила сынка. А на другой день опосля появления на свет Глебовского младенца, поднялся московский люд против ляхов, а враг в отместку пожег город почитай дотла. В пожаре сгорели и тихий Фома Григорьевич, и жена его и дите еще некрещеное, и слуги. Уцелели лишь холоп Матвей Малый, баба его Акулина Оглобля, да их младенчик, родившийся месяцем ранее хозяйского. Кинулись холопья из Москвы и бежали со страху до тех пор, покуда не остановились в глухом селе за Камой-рекой. Сынок их в пути скончался, других детей они не родили, и прожили Матвей и Акулина вдвоем до ее смерти, а прошедшей зимой преставился и он. Вот так!

      – Ну, так что? – недоуменно спросил Савва.

      – А то, что никто в Москве не знает о судьбе Глебовских холопьев. Могло ведь случиться, что они вместе со своим дитем вытащили из огня хозяйское чадо, и боярский сын оказался живучее мужицкого отродья. Окрестить младенца холопья смогли спустя месяц опосля его рождения, как раз на Савву Стратилата. Любили Матвей и Акулина господское дите, как свое, но не забывали, что растят не ровню. Савва Фомич Глебов никогда не занимался черной работой и обучился грамоте у попа. Почитай двадцать лет прожил молодец в глуши, а потом решил воротиться туда, где родился. Да и чего сыну боярскому делать в закамских местах? В Москве же, коли нельзя получить отцово наследство, можно хоть службу достойную сыскать.

      – Ты хочешь, чтобы я назвался сыном боярским

22

Здесь – Троице-Сергиев монастырь.