Бес меченый. Вера Гривина

выпьем!

      – Дрянь! – воскликнул Савва и поморщился.

      – Вино? – удивился Медведь.

      – Нет, бабы! Я подобных распутниц еще не видывал.

      Тать хмыкнул:

      – Понятное дело, в вашей глуши такие бабы не водились.

      – Неужто они все замужние?

      – Нет, замужем токмо Сухоручка. Волчиха, Щербатка и Красуля – вдовы, а Анисья Присуха с дочкой Марьей и вовсе девицы, – сообщил Медведь и громко загоготал.

      – Мать с дочкой? – изумился Савва.

      – Ну да! – подтвердил тать и кивнул в сторону самой старшей из женщин. – Вон мать, а дочь ее с Хрипуном в бане парится. Присуха родом из-под Москвы. Двадцать лет тому назад, когда в ее селе стояли ляхи, приглянулась девка их полковнику. Полгода он держал ее при себе, покуда не надоела, а потом прогнал. Анисья тогда дите родила, то ли от ляха, то ли от казака: в те тяжкие времена наши бабы и девки отдавались кому не попадя лишь за кусок хлеба. Вместе с малым дитем Присуха бродила по городам и весям, покуда не добралась до здешних мест. Лучше ей было бы подкинуть Марью в святую обитель али в добропорядочное семейство, но уж больно голодали тогда даже в наших краях; случалось, что своих детей съедали, чужих же и подавно не щадили.

      – Как съедали? – ужаснулся Савва.

      – Как свинину али курятину. Голодному любое мясо – еда.

      У Саввы к горлу подступила тошнота.

      – Э, да ты с лица спал, Савва Фомич, – озабоченно сказал Медведь. – Выпей-ка еще винца.

      Как только юноша опустошил чарку, тать продолжил свой рассказ:

      – Анисья могла бы в Козьмодемьянске назваться вдовой, но на ее несчастье сюда добрался мужик из ее родного села – он и поведал людям правду. Так что Присухину дочку с детства прозвали байстрючкой. Баба, чтобы дите прокормить, с нами связалась. Себя она не блюла, но к девке поначалу никого не подпускала, желая, чтобы Марья черницей стала и материны грехи отмолила. Токмо, видать, правду толкуют: яблоко от яблони недалече падает. Не успела девица в пору войти, как из материного дома утекла с тем самым Свищом, коего ты прибил. Погуляла она малость, а как, опять же, полюбовнику надоела, воротилась под родной кров. Материно сердце не камень, и Анисья приняла дочку. Теперь они обе с нами водятся.

      – Блуд ваш тешат?

      – Не токмо. Они нам и в деле помогают.

      – Как помогают? Ворованное добро хоронят?

      – Ох, паренек! Молод ты и не разумеешь, что баба иной раз бывает полезнее любого мужика. Скажем, наш брат может много часов без толку стараться, чтобы заманить богача с деньгами, а бабенка подолом разок потрясет и бери его тепленьким.

      – Неужто все богачи на ваших блудниц падки?

      – Пущай не все, но многие. Дома при жене, при детях, а иной раз и при родителях, особливо-то не погуляешь – вот они и идут в разнос, когда от двора своего отъедут, а мы тут, как тут, – протянул Медведь последние слова и, хихикнув, рассказал несколько коротких историй о том, как женщины помогают разбойникам облапошивать богачей.

      Его словоизлияния были прерваны появлением на пороге корчмы полуодетого Полкана.

      – Хрипун убился до смерти! –