Портрет в черепаховой раме. Книга 2. Подарок дамы. Эдуард Филатьев

мой Роджерсон! И называется сия жуткая напасть очень просто – годы! Мой благоверный, царство ему небесное, – княгиня истово перекрестилась, – покинул этот мир восемь лет назад. Восемь! И было ему 67 лет, 6 месяцев и 15 дней.

      – Помню, помню сие печальное событие, – вздохнул доктор.

      – Ну, вот! – продолжила Голицына. – А мне сейчас…

      Княгиня позвонила. Вошла молоденькая горничная.

      – Сегодня что? – спросила Наталья Петровна.

      – 20 сентября 1806 года.

      – Значит, мне…?

      – Шестьдесят пять лет, восемь месяцев и три дня.

      – Ступай!

      Горничная вышла.

      – Вот так, сударь, – вздохнула княгиня. – 65 лет, 8 месяцев и 3 дня. К концу качусь! Качусь, качусь – без остановки.

      Роджерсон улыбнулся.

      – A rolling stone gathers no moss – катящийся камень мхом не обрастает! Так у нас на Британских островах говорят.

      – Что ты хочешь этим сказать, Роджерсон?

      – Я знаю вас сорок с лишним лет, княгиня. И надеюсь, что наше знакомство продлится ещё столько же!

      – Не стоит обольщаться, Роджерсон! Господь не допустит этого. Не зря вон хворобы докучать начали. Пожил, сколь отмерено, вот и жизнь похерена. Так на Руси говорят.

      – А в Британии на хворобы смотрят иначе, и говорят так: What cannot be cured, must be endured – чего нельзя вылечить, нужно терпеть!

      – Терпела бы, кабы ни скрип во всём теле.

      – И на этот счёт у британцев ответ есть: A creaking door hangs long on its hinges – скрипучая дверь до-о-олго висит на своих петлях!

      – Так то дверь, а я Голицына! – напомнила княгиня. – От Гедимина семнадцатое колено!

      – Вот видите! – вновь улыбнулся Роджерсон. – Вы сами не дадите себе спокойно покинуть этот мир, пока не устроите его по своему усмотрению.

      – Ох, хотелось бы! – с надеждой в голосе вздохнула Наталья Петровна.

      – И ещё не позволят прежде времени отойти в мир иной гораздо более грозные супротивники.

      – Кто такие? – насторожилась княгиня.

      – Интриги придворные. Как их по-русски ещё называют? Дрязги?

      – Да! – согласилась Голицына. – Придворные дрязги.

      Она подышала на стекло, написала пальцем две большие буквы «П» и «Д» и повторила:

      – Придворные дрязги… И ещё эти фавориты несносные!

      – Что «фавориты»? – не понял Роджерсон.

      – Жизнь укорачивают.

      – Кому?

      – Тому, у кого они в фаворе.

      – Глупости!

      – А государыня императрица?

      – Какая именно? – вновь не понял доктор.

      – Екатерина Алексеевна. Сколько их было у неё – фаворитов этих! Многие и поныне здравствуют, живут себе припеваючи! А государыня…, – Голицына перекрестилась. – Царство ей небесное!

      – Кто знает, – усмехнулся Роджерсон, – не будь их у неё, не отправилась бы она в лучший из миров намного ранее шестого ноября!.. Наши жизни удлиняет или укорачивает только один Господь Бог. Вот у кого надо стремится оказаться в фаворе!

      – Спасибо, Роджерсон! У тебя талант успокаивать душу. За то и ценю тебя превыше всех прочих.

      – Честь имею, сударыня! – откланялся лекарь. – И спасибо