Цвет тишины. София Шуленина

стене на пол. Нервно гудела люминесцентная лампа, бросала на пол выцветший блик. Потертый линолеум покрывали рваные полосы порезов. У преподавательского стола заменили одну ножку, она единственная была светлая, хотя сам стол был темный. Тахти сидел на полу, обхватив себя руками.

      Пол, наверное, был холодный, но он не чувствовал этого. Все, что осталось – пульсирующий в висках упругий ритм, а руки – руки опять стали ледяные. Это как идти по осколкам стекла. Только уже не теплым, обкатанным морем осколкам, которые туристы так любят привозить домой в качестве сувениров, а по задворкам улиц, по пустырям, по битым бутылкам и осколкам прошлого, босиком, раня ноги, в кромешной темноте. Они все ушли, смеясь и толкая друг друга, а он остался, остался один, и никого рядом не было.

      ***

      Синий ночной полумрак заливал гостевой домик. Остров был полон звуков. Шорохов. Стона. Посапывания. Гула. Гудения. Остров не спал, Тахти тоже.

      Еще немного, и он бы закричал. Закричал в тишине, закричал на тишину. По спине бежал холодок. Он вскочил и подбежал к окну. Увидеть бы хоть кого-нибудь. Кого угодно. Потому что вдруг он почувствовал, что остался совершенно один. Что никого вокруг не осталось. И это испугало до паники.

      Ночь была синей, необычайно светлой для севера, и Тахти не сразу понял, что это из-за снега, что это он отражает свет и высветляет ночь, как лимон высветляет черный чай. На ветру стелился вереск. Море сливалось с небом, а вверху колыхались зеленые занавески полярного сияния. Он открыл дверь и вышел на крыльцо, и ледяной ветер окатил его, словно водой из ведра. Снег окрасился в зеленый, в лиловый вдалеке. На воде качнулся огонек. Лодка или катер, кто-то был в этом мире, живой, теплый, и тоже не спал в эту ночь. Может быть, этот кто-то тоже смотрел сейчас на небо, на полярное сияние, которое Тахти видел впервые в жизни.

      Северу все равно, понял он тогда. Он может быть серым и безликим, а может быть красивым, как сейчас – но он жестокий и своенравный, и ему все равно, рад ты или нет. Он живет своей жизнью, и стоит только расслабиться, как он тут же обнажит свои клыки и нападет. Север не был приветливым. Он никого не приглашал и не призревал, ему было вообще до лампочки. Днем он был безыскусным, монохромным, безразличным. Но сейчас, в тот короткий миг, когда крохотный огонек качался на фоне черной воды под цветным ночным небом, в тот миг север был действительно красивым.

      Забавно, что в тот момент про фотоаппарат Тахти даже не вспомнил.

      Утро принесло еще один серый день. Но ночь оставила неуловимый флер чего-то таинственного. Тусклый белесый свет проходил в комнату и вычерчивал контуры мебели. Тахти лежал в постели и пытался вспомнить, откуда взялось это странное ощущение. Потом он вспомнил, как вышел ночью на улицу. Вспомнил огонек лодки в чернильной ночи и прозрачную зелень полярного сияния под бесчисленными звездами. Ночью он узнал, что север может быть красивым.

      Воздух остыл за ночь, пахло морозом и отсыревшим деревом. Встать – это значит вылезти из кокона пледов. На уговоры ушло с полчаса. Когда он коснулся ногами пола, пальцы словно обожгло льдом. В ледяных тапочках