Посредник. Ларс Соби Кристенсен

мамой пошли домой. Мама выглядела усталой и говорила мало.

      – «Женщины и наряды» вышли?

      Мама остановилась и с изумлением посмотрела на меня:

      – «Женщины и наряды»? Почему ты спрашиваешь?

      Я пожал плечами:

      – Просто так. Забудь.

      – Тебе не кажется, что было бы вполне естественно сперва спросить, как там папа?

      – Ну да. Как папа?

      – Неплохо, с учетом ситуации. Перелом сложный, так что ему придется побыть в больнице.

      Мама пошла дальше. Я догнал ее:

      – А когда выходят «Женщины и наряды»?

      – Прекрати этот дурацкий разговор про «Женщин и наряды»! Что с тобой такое?

      – По вторникам, верно?

      – Видимо, Тетушки на сей раз впрямь довели тебя до умопомешательства.

      Остаток пути мы не проронили ни слова. Обычно мама, съездив в город, непременно что-нибудь с собой привозила – шоколадку, лимонад, так сказать городские подарки, – но не сегодня: наверно, считала, что я уже слишком взрослый. Я так не считал. Я устроился на балконе, а она прошлась по дому и участку, прибирая за Тетушками, то бишь расставляя все на прежние места. Вечер выдался теплый, синий, как ракушка. Мама пришла на балкон, накинув на плечи зеленый плед. В руках она держала «Моби Дика».

      – Откуда это?

      – От Ивера Малта.

      – Ты взял почитать?

      – Получил в подарок.

      – Что-то много он тебе дарит, Ивер этот. Рыболовные жестянки. Блесны. Книги.

      – Ну и что? Какое это имеет значение?

      Мама остановилась, положила книгу на стол:

      – Будь осторожен с подарками, Кристиан. Особенно с теми, какие получаешь сам.

      – Почему?

      – В конце концов тебе тоже придется сделать ему подарок.

      – Какой же?

      – Вот видишь! Какой же?

      – Может, башмаки?

      Мама села и вздохнула так, как до сих пор не вздыхала никогда. И сказала кое-что странное. До сих пор слово в слово помню эту жалобу, масштаб которой мне был неведом, своего рода рефрен:

      – Нет, я уж и не знаю.

      Она произнесла это совсем просто, ни к кому не обращаясь, глядя на меня, «нет, я уж и не знаю», будто все ее мысли и все знания сосредоточились в этом тихом отрицании или оговорке; что для этого имеется название, я узнал позднее, когда сам заразился таким состоянием. Это сплин, обитающий в селезенке – длинном плоском органе, вырабатывающем армии кровяных телец.

      – Чего ты не знаешь, мама?

      Она вздрогнула, будто ее внезапно пробрал озноб, а может, просто хотела что-то с себя стряхнуть.

      – Не тревожься обо мне. Я такая глупая.

      Она вручила мне конверт с моим именем. Я едва узнал папин почерк, обычно твердый, уверенный, теперь же квадратные буквы покосились, клонились к точке, а ровные штрихи колебались, словно, когда он писал, руки дрожали или, может, при падении он повредил и руку. Какие же будут постройки, если он станет чертить дрожащей рукой? Тоже шаткие? Я пошел