Тайна серебряного зеркала. Артур Конан Дойл

Только взгляните на него! Видите на нем коричневую ржавчину? Знаете, что это? Это кровь моего дражайшего лучшего друга, профессора фон Гопштейна. Я видел, как она струилась по этой самой рукояти, когда я рассекал лезвием его мозг. Майн Готт, я вижу это как сейчас!

      – Субинспектор Винкель, – произнес Баумгартен, с трудом сохраняя официальную чопорность, – вы арестуете этого человека по обвинению в убийстве покойного профессора на основании его собственного признания. Вы также будете хранить этот топор, – он поднял оружие с пола, – который, судя по всему, является орудием обоих преступлений.

      Вильгельм Шлезингер стоял, опершись на стол. Его лицо было пепельно-серым. Когда инспектор замолчал, он в возбуждении поднял глаза.

      – Что вы сказали? – вскричал он вновь. – Фон Шлегель напал на Штрауса! Двое самых дорогих друзей на факультете! А я убил своего старого учителя! Это магия, говорю вам, чародейство! На нас лежит заклятье! Это… Ах, я понял! Во всем виноват топор – этот трижды проклятый топор!

      Он конвульсивно указал на оружие, которое инспектор Баумгартен все еще держал в руке.

      Инспектор презрительно улыбнулся.

      – Будьте сдержаннее, майн герр, – произнес он. – Вы лишь ухудшаете свое положение, придумывая столь дикие оправдания ужасному поступку, в котором сознались. Слова «магия» и «чары» в юридическом лексиконе отсутствуют – мой друг Винкель может вас в этом заверить.

      – Не знаю, – отозвался субинспектор, пожимая своими широкими плечами. – В мире есть немало странных вещей. Кому дано знать…

      – Что?! – в ярости взревел Баумгартен. – Ты смеешь мне перечить?! Выступаешь со своим мнением?! Защищаешь этих проклятых убийц?! Дурак, жалкий дурак! Настал твой час!

      Ринувшись на ошеломленного Винкеля, он нанес серебряным топором удар, который однозначно воплотил бы его последние слова в жизнь, если бы в гневе инспектор не позабыл о том, сколь низко стропила нависали над его головой.

      Вонзившись в одно из них, лезвие топора застряло в нем, дрожа, в то время как рукоять разлетелась на тысячу осколков.

      – Что я наделал? – выдохнул Баумгартен, падая обратно в свое кресло. – Что я наделал?

      – Вы доказали правоту слов герра Шлезингера, – ответил фон Шлегель, выступая вперед: ошеломленные полицейские отпустили его. – Вот что вы наделали. Вопреки здравому смыслу, науке и чему бы то ни было еще, здесь имеют место чары. Иначе и быть не может! Штраус, старина, ты знаешь, что в здравом уме я бы и пальцем тебя не тронул. А что до вас, Шлезингер, то мы оба знаем, как вы любили покойного старика. А вы, инспектор Баумгартен, ударили бы вы по собственной воле своего друга-субинспектора?

      – Ни за что на свете, – простонал инспектор, закрывая лицо руками.

      – Тогда разве все не ясно? Однако теперь, хвала небесам, проклятая штуковина сломана и никогда больше не причинит вреда. Но смотрите, что это?

      Прямо в центре комнаты лежал тонкий коричневый свиток пергамента. Одного взгляда