Томление духа. Николай Старинщиков

что подъеду, а они тут копаются…

      Мать оборонялась:

      – Ты раньше приехал, чем обещал.

      – Ничё не раньше. Как раз, – говорил тот.

      Он поднял с земли картофелину и бросил в ведро. На другой руке у него не хватало нескольких пальцев: в детстве он подсказал старшему брату, где надо рубить топором.

      Мешки вскоре наполнили, Ножовкин закинул их в телегу. Лошадь напряглась и пошла к дороге. Городьбу привели в прежний вид, и дядя Ваня, заставив всех сесть в телегу, забрался сам и тронул коня. Чё тут везти-то. Пять мешков всего.

      Мать сидела с ним впереди. Конь равнодушно тянул телегу, а Ножовкин, примостившись сзади, смотрел, как тянется от телеги дорога.

      Они свернули в парк и колотились теперь колесами на сморщенных корневищах. На пути попадались лужи. Вода стекала с блестящих ободьев. Ножовкин давно не ездил на лошади и теперь удивлялся, как журчит вода, как они клонятся в разные стороны, как скрепит телега, как ворчат о чем-то дядя Ваня с матерью. Хорошо им тут!

      – Ну, давай, Сережка! Таскай материн урожай! Вон ты какой сильный!

      Дядя Ваня подпятил к воротам телегу, и Ножовкин принялся бегать туда и обратно, таская мешки на терраску. Пять раз сбегал. Разбежался в шестой, но нести уже было нечего – в телеге лежал лишь клок соломы для мягкости, прикрытый куском брезента.

      – Дядя Ваня, ты так и не пьешь? – спросил Ножовкин, утираясь платком от пота.

      – Как бросил, так и не пью, – щурился дядя Ваня.

      – И не куришь?

      – Так я не курил никогда. А ты разве куришь?

      – Начал недавно…

      – Зря. Брось.

      Из дома вышла мать и согнулась вопросительным знаком перед Гуськовым:

      – Сколько с меня?

      – Малышу на овес, – ответил тот, но по лицу было видно, что он и больше возьмет – только предложи. Мать вынула из кошелька две бумажки и протянула. Тот скомкал их и сунул за пазуху, ближе к сердцу.

      – Ну, я поехал.

      – Может, чайку? – гоношилась мать.

      Но двоюродный брат уже теребил вожжи:

      – Сами приходите! – Подпрыгнув, он сел в телегу, устроился на брезенте. – Вера обещалась приехать – посидим. Все-таки сестра тебе тоже приходится… – Он мигнул Ножовкину хитрым глазом. – Только обязательно. В бане помоешься…

      Ножовкин проводил глазами повозку, пока та не скрылась за поворотом, вернулся в дом. Вдвоем они опустили картошку в подполье. Всего и дел-то пятнадцать минут.

      – Хватит мне, – рассуждала мать.

      Она поднялась из подполья, опустила крышку.

      – Вот тут вот, – она чиркнула ногтем по углу крышки, – сделаешь мне дырку побольше.

      Ножовкин удивился. Куда еще-то! Здесь же есть уж одна.

      Оказалось, дырка для кошки маленькая – хребтом задевает. Нога передняя не гнется – вот ей и тяжело.

      – Её девчонки крутили за лапки и вывернули одну…

      Мать показала пальцами, как кошку вращают через голову, словно гимнаста, держа за передние лапы.

      – Она когда пьет из черепушки, то лапу назад вытягивает, чтоб нагнуться…

      На