Спасение Романовых. Алексей Колмогоров

я – с кораблями), мы сразу понравились друг другу. Лиховский, ироничный, легкий, синеглазый авиатор – где бы он ни появился, всегда находилась пара женских глаз, провожавшая его с восхищением. Я иногда думал – черт возьми, выпадет же столько счастья одному шалопаю.

      Лиховский влюбился в Татьяну и ему повезло быть рядом с возлюбленной три недели – да-да с Великой Княжной Татьяной Николаевной три недели дышать одним воздухом, говорить, смотреть в глаза и даже держать ее за руку; и более того – быть предметом ее ласковой заботы. Точнее, это не он был рядом с ней, а она рядом с ним, прикованным к больничной койке. Летом пятнадцатого года немцы подбили аэроплан Лиховского, но он, тяжело раненый в бедро и легко в руку, сумел спланировать на наши позиции. И вот везение! Его отправили в тыл, в Царскосельский госпиталь, и первая, кого он увидел, открыв глаза после операции, была Татьяна Романова, как и Ольга, и Государыня, ухаживавшая там за ранеными.

      Татьяна приходила каждый день, сидела у его постели, читала вслух. Конечно, она не была персональной сестрой милосердия подпоручика Лиховского. Но он утверждал, что именно с ним Царевна проводила больше всего времени, что она была от него без ума и специально приходила в госпиталь пораньше и уходила попозже, чтобы побыть больше времени с ним. Хотя, Лиховский мог и приврать…

      Из соседнего вагона вошел Бреннер. Ходил к начальнику эшелона.

      – Все в порядке? – спросил он.

      – Все спокойно. А что чехи?

      – Заняты своими делами. Никаких признаков беспокойства на наш счет.

      Бреннер встал рядом со мной у окна.

      – Стараюсь держать связь с капитаном Каном, сблизиться, насколько это возможно. Он может быть нам полезен во Владивостоке при посадке на судно.

      Надо признать, кроме Бреннера, мы все расслабились. В нем я чувствовал постоянную сосредоточенность и настороженность, хотя и он не отказывал себе в приятном общении с Царевнами.

      – Я спать. Будьте внимательны, – сказал Бреннер и ушел к себе.

      Поезд мчался в ночи, в полной темноте. Я проверил, на всякий случай, не забыл ли он запереть дверь в наш вагон. Разумеется, не забыл. Он никогда ничего не забывал.

      Наш командир в тот момент вызывал во мне искреннее восхищение и желание ему подражать. В нем чувствовалась темная сила в сочетании с трезвым расчетом и быстротой реакции. Александр Иванович Бреннер, без сомнения, был человеком чести, но при одном только взгляде на него каждому приходило в голову, что лучше с ним не ссориться. Он как ястреб – птица благородная, но хищная.

      Я познакомился с ним раньше, чем с Лиховским и Каракоевым. И обстоятельства нашего знакомства были достойным прологом к будущим событиям.

      Двадцать второго февраля 1918 года я зашел в трактир на Гороховой, неподалеку, кстати, от петроградской ВЧК. Там было много пьяной солдатни и матросни, извозчики, мазурики, мутные личности, давно не выходившие из запоя. Шумно, накурено, гадко. Я только что продал свой офицерский кортик (никому из нашей четверки