Спасение Романовых. Алексей Колмогоров

конвоиров подняли одну из пешек и подвели. Согласно процедуре, начальник конвоя сверился с фотографией в личном деле.

      – Сам дойдешь? – спросил Кривошеин.

      – Куда? – у Медведкина стучали зубы.

      Кривошеин развернул Медведкина и подтолкнул в направлении ямы, темневшей на границе света и тени. Медведкин сделал два шага и встал.

      – Помочь? – спросил начальник конвоя.

      – Справимся, – сказал Кривошеин.

      Он крепко сжал локоть Медведкина и, плечом к плечу, они пошли к яме. Медведкин вроде бы и не упирался, но шел – будто против ураганного ветра.

      – Ну, давай, – уговаривал Кривошеин. – Еще десять шагов…

      – За что? – пробормотал Медведкин.

      Кривошеин удивился. Обычно в последние минуты смертники не разговаривают. Уже нет вопросов, и ответы не нужны.

      – Почему? – Медведкин сопел и задыхался.

      Кривошеин молчал. Не подарит он старому большевику такую роскошь как смысл в его последнюю минуту.

      И вот она яма. Кривошеин развернул Медведкина спиной к яме, с трудом оторвался от него. Вырвав свою руку из его рук, он отступил на три шага, достал из кобуры пистолет. Секунда, две, три… Кривошеин держал паузу, целясь в лоб. Медведкин закрыл глаза, губы его тряслись. Когда конвой уже готов был предложить свою помощь тюфяку-следователю, Кривошеин спросил:

      – Это был ритуал? Скажи, тебе уже все равно.

      Медведкин пошевелил губами. Кривошеин не расслышал.

      – Что?

      Медведкин снова пошевелил губами. И Кривошеин услышал, и даже не так услышал, как прочел по губам:

      – Мы не стреляли… Сначала не стреляли…

      Кривошеин убрал пистолет в кобуру, схватил смертника за локоть и потащил обратно к караулке. Медведкин едва переставлял негнущиеся ноги.

      – Вы не стреляли? А что? Что вы делали?! – тряс его на ходу Кривошеин.

      – Мы…

      Он что-то сказал неразборчиво.

      – Что?

      – Сначала… только подом достреливали еще живых…

      – Что – сначала?

      У Медведкина стучали зубы и язык едва ворочался во рту. Кривошеин тащил его, опасаясь, что он вот-вот упадет и забьется в судорогах.

      Когда до караулки оставалось с десяток шагов, раздался выстрел. Медведкин упал с дыркой над переносицей.

      – Зачем!? – закричал Кривошеин, заслоняясь рукой от кинжального света.

      Перед ним темной неразличимой грядой стояла расстрельная команда.

      – Какого хрена ты творишь!? – раздался голос Блохина.

      – Майор, вы ответите за это!

      – Это ты ответишь, капитан! Ты что тут устроил!? Приговор должен быть исполнен!

      – Он начал давать показания! Важные! Открылись новые обстоятельства!

      – Какие на хрен обстоятельства? Дело закрыто! Приговор вынесен! Вали отсюда, капитан! Завтра рапорт о твоих художествах будет у твоего начальства.

      Ослепленный Кривошеин стоял, будто на шахматной доске – один