Красный Жук. Евгений Викторович Сурмин

занимаемся, хотим курсантов разыгрываем. Обиделся он, как же: сержант капитану выволочку устраивает. А он знает, что ты капитан!? Знает про твои ордена, про десятки успешных операций!? Про то, как мы финнов по болотам уводили, знает?

      Голос Командира не повышался, и это было очень плохим признаком, готовый и так провалиться сквозь землю Андрей пытался понять степень недовольства своего начальника.

      Выросшему сиротой капитану боевое братство их не совсем обычной части буквально заменило семью. И, безусловно, патриархом, вставшим во главе рода, был Командир. Зная его с Холкин-Гола, Андрей давно выделил две реакции на ошибки подчинённых.

      Первая и наиболее частая реакция на неизбежные ошибки в обучении, на что-то разломанное или перепутанное – это грозный рык с применением идиоматических выражений и лексических конструкций, с различной степенью точности описывающих умственные способности провинившегося. Персонифицированный мат Командир в общении с подчинёнными не использовал категорически. Наказание за такие проступки было практически стандартным: копать, бегать, отжиматься, но в сотнях вариаций. Например, провинившийся мог бежать один с винтовкой за спиной, а мог и в составе своего отделения с полной выкладкой и преодолением водных преград.

      А вот вторая реакция как раз предназначалась для своих, для того, кто своим поступком позволил Командиру усомниться в надежности и преданности. И тогда Командир говорил именно так, не повышая голос, мягко, проникновенно, и наказание было под стать. Порой достаточно было просто объяснить человеку, в чём он не прав и как сильно подвёл остальных. Нередко добавлялись те или иные способы общественного порицания, в исключительных случаях крайне изощрённые, от которых провинившийся готов был сгореть от стыда и предпочёл бы лично перекопать «линию Сталина» вдоль.

      Вот и сейчас в желании Андрея немного проучить старшего сержанта Командир увидел нечто гораздо более серьёзное.

      – А как он, по-твоему, должен реагировать на раздолбая в какой-то хламиде задрипанной, а? Сам бы ты как, мимо прошёл? Как я могу на вас дело оставить, если вы тут такой цирк вытворяете?

      Командир достал очередную папку, для разнообразия достаточно пухлую.

      – Вот, ты не в курсе, я тебе скажу: план по 76 мм бронебойным снарядам, если считать с 36-го года, выполнен на 21%. Двадцать один! Я уже год бьюсь лбом во все двери. У многих в голове засела мысль, что немецким танкам хватит 45 мм снаряда, связываться с трудоёмким 76-мм не хотят. Да, на «единичку» ( Panzerkampfwagen I – германский лёгкий танк 1930-х годов) хватит, а «тройки», а «четвёрки» ( Pz.Kpfw.III и Pz.Kpfw.IV – средние танки вермахта)? Кто-то ждёт, что примут новый 76 мм бронебойный, кто-то просто освоить не может. В итоге ты понимаешь, что по четырем танкам из пяти просто не выстрелят! Вроде бы лёд тронулся, нужно успеть хоть сколько-то, а мне что тут, безвылазно сидеть? Следить, чтобы курсанты не подрались?

      – Командир, а там, наверху?..

      – А там думают, что год-полтора у них ещё есть.

      – А может?..

      – Закрой поплотней