Когда мы покинули Кубу. Шанель Клитон

начался бы с вашего платья и им же закончился бы.

      – А что? Очень хорошее платье, – говорю я, и то, что скрыто под этим самым платьем, краснеет.

      Такой туалет с гордостью надела бы сама Мэрилин Монро. Облегающая ткань идеально подчеркивает фигуру, которой наградил меня Бог. Моя мать не сразу одобрила этот откровенный наряд: желание выдать дочерей замуж боролось в ней с боязнью сплетен, но, как часто бывает в подобных случаях, прагматический расчет военного стратега возобладал над любовью к благопристойности.

      – Пытаетесь похитить мое сердце? – спрашивает мой партнер, шутливо изображая тревогу.

      – Если только совсем чуть-чуть, – дразню его я. Мой взгляд пробегает по лицам других гостей и возвращается к нему. – Вчера мы с вами так расстались, что я подумала, вы на меня сердитесь.

      – Мне кажется, мы недостаточно давно знакомы, чтобы сердиться друг на друга.

      – Верно, – соглашаюсь я. – Формально мы, по-моему, не знакомы вообще.

      – Так давайте это исправим. Друзья зовут меня Ник.

      Я верчу это имя в уме, наслаждаясь тем, как звучит неофициальное имя официального лица. Скольким женщинам довелось так его называть? Видеть его с человеческой стороны?

      – А мы будем дружить?

      – Вроде того. – Взгляд моего партнера становится задумчивым. – Хотя сегодня, кажется, при вас уже есть друг.

      Невозможно не расслышать вопроса, завуалированного в этих словах.

      – Эдуардо действительно друг. Старый добрый друг семьи. Он мне почти как брат.

      Почти, однако не совсем.

      – И интересы у него, я полагаю, те же?

      Об этом легко забыть, но за золотым фасадом, на который я сейчас смотрю, стоит политик – член нескольких влиятельных сенатских комитетов. Эдуардо прав: Ник Престон мог бы быть для нас ценным союзником.

      – Хотите вытащить из меня сразу все секреты? – говорю я.

      – Ни в коем случае. Мне тридцать семь лет, и я умею быть терпеливым. Я понимаю: ваши секреты лучше вытаскивать не все сразу, а по одному.

      – Я не думала, что вы такой старый! – Забыв об этикете и не обращая внимания на гул любопытной толпы, я осмысливаю этот важный для меня факт: неудивительно, что Николас Престон торопится жениться!

      – Тридцать семь лет – разве это старость в наше время?

      – По меркам того, кому двадцать два, – да.

      Он улыбается.

      – Вот и первый ваш секрет.

      – Мой возраст – никакой не секрет.

      – Пожалуй. И все-таки это кое-что о вас, еще одна частичка мозаики. К тому же у меня такое чувство, будто ваша душа старше вас самой.

      Я соглашаюсь.

      – Наверное, мало кому удается пережить революцию, сохранив детскую наивность и чистоту.

      – Вы правы, война не способствует процветанию этих добродетелей.

      – Я слышала, вы воевали в Европе?

      Он кивает, его взгляд становится более осторожным.

      – Тогда вы знаете.

      – Да.

      Одно дело – сражаться на чужой земле, видеть вокруг себя смерть и разрушение, а потом вернуться в страну, которая, можно надеяться,