Записки с Белого острова. Алина Пожарская

только кассеты. Те самые, из пиратского ларька.

      Или переписанные.

      Спасают меня от одиночества, спасают Седова от меня.

      Спасают даже Хурманяна.

* * *

      Мара с Андреем решили идти до конца: привели меня на свою сходку. Сходка эта называется «Потёмкин». Почему – я не знаю; видимо, потому, что кочует с одной детской площадки на другую. Там были Гроб, Егор, Никита и куча девок.

      – Вот эту нежную хайрастую красавицу, – так представил меня Никите Андрей, – Аля зовут.

      Никита улыбнулся. Когда стало смеркаться, он пригладил светлые бакенбарды, взял гитару и начал петь Чайфов.

      – Ты, Никит, главное, своих песен не пой, – сказала Мара. – Аль, он мне как-то включил свою запись. А там какое-то адское диско 80-х и Никита: что-то там «твои глаза». «Полняются слезой». Полняются, Аль! Я ржала!..

      – Ну ладно тебе, – сказал Андрей. – Не позорь человека перед Алькой.

      – А диско 80-х, – сказала я, – очень даже. Я до сих пор иногда слушаю.

      Никита поднял брови и отложил гитару.

      – Можно, – спросил он, – я тебя вечером провожу?

      – Можно, – ответила я. И улыбнулась.

      … – Алинька, – сказал дедушка, закрыв за мной дверь, – это что за улыбка?

      – Это, – ответила я, – стереть забыла. Извини, дедуль.

      – Да, – заметил дедушка Женя, – ты точно начинаешь портиться.

      – Дедуль, – сказала я, – я очень сильно тебя люблю.

      Дедушка долго на меня смотрел.

      – У тебя есть листок? – спросил он.

      Я вынула из принтера стопку и нашла такой, где не было ни маминых интервью, ни моих вурдалаков.

      Дедушка разгладил листок, взял ручку, зачем-то ткнул её себе в кончик языка и нарисовал качели-лодочку.

      – Вот тут, – сказал он, – маленькая любовь, а тут большая.

      Он нарисовал два сердечка: маленькое на том конце качелей, который качнулся вверх, а на другом конце, на земле, – в два раза больше.

      – Так вот, это маленькая любовь. Она лёгкая и всегда улыбается.

      У маленького сердечка появилась весёлая рожица и круги на щеках. Видимо, румянец.

      – А это, – продолжал дедушка, – большая любовь. Она тяжёлая, и все от неё страдают.

      У большого сердечка рожица получилась грустной. Я взяла у дедушки ручку и пририсовала сердечку пластырь на лбу.

      – Вот-вот, – сказал дедушка.

      – Ну а если на самом деле всё не так? – спросила я. – Если на самом деле любовь большая, просто кажется лёгкой и улыбается? Как в шутке про пуд пуха и железа. Может же быть куча лёгкого пуха, но прямо очень много?

      Дедушка задумался.

      – Может, – ответил он. – Но вот этому надо ещё научиться. Никто этим не владеет смолоду. Сначала будут шишки и синяки. Вот как тут, – он показал на пластырь, дорисованный мной. Показывает дедушка почему-то средним пальцем, и я стараюсь не засмеяться в ненужный момент.

      – Алинька, – сказал он, – я пойду. Повесь это у себя над столом. И разогрей ужин.

      Он ушёл домой к бабушке. Я осталась с Олегом и двумя сердечками наедине.

* * *

      На следующий