Книга об одиночестве. Лола Малу

что я хорошо замаскировался, – задал я нелепый вопрос.

      – Ну, во-первых, кто в помещении ходит, как мумия, замотанный по уши? А во-вторых, замотались вы в мой шарф. А свой шарф я узнаю, – засмеялась она.

      – И правда. Возьмите, – начал я разматываться. Вся эта история начала мне надоедать.

      – Нет, нет, оставьте себе! – захохотала она. – У меня их много, да и нельзя подвергать опасности ваше инкогнито. Книгу подпишете?

      – Да, конечно, – сконфузился я. – …Подожду у выхода. Не хочу тут долго оставаться.

      Пока она расплачивалась, я стоял на улице и рисовал подошвой ботинка полукруг на застывшем снегу – в детстве причудливый узор получался красивее. Сейчас же я просто расковырял слой снега до черного асфальта.

      Она вышла с книгой, раскрытой на форзаце.

      – Ручку дадите? – попросил я.

      – Как? Писатель и без ручки? – удивилась она.

      – Я все больше на ноутбуке. – Очень, очень плохое оправдание для писателя.

      Она полезла в свой рюкзак, копалась долго, искала на ощупь. Наконец, протянула хорошую шариковую ручку в красном корпусе.

      – Кому подписать?

      – «Лисе–Алисе. От меня!» – продиктовала она.

      Захлопнув книгу, протянул ей, и мы неловко посмотрели друг на друга на фоне молчания.

      – Я бы проводил вас. Но боюсь своим видом пошатнуть ваш статус отличницы. Вы ведь отличница? – попытался отделаться от нее.

      – Почти, – улыбнулась она как-то грустно.

      – Ладно, я пойду. Спасибо вам за хлеб и молоко. Не дали умереть с голоду. И за шарф спасибо! – крикнул я вдогонку.

      Она кивнула и слилась с толпой.

      Когда я дошагал до дома, то понял, что у меня побаливают щеки. А болели они, потому что я улыбался. Хорошо хоть меня никто не видел за шарфом, а то бы точно не поздоровилось. Мне было стыдно перед собой. И чего я лыблюсь. Подходя к парадной, я полез в карман за ключами и нащупал какой-то сверток. Что это? «Если захотите поболтать или выпить чаю, позвоните», – почерк неясный, писала торопливо. И когда она успела подкинуть, подумал я. Наверное, когда подписывал книгу. Она подошла близко, диктовала, и кинула записку в карман. Вот уж точно лиса. Зеленая еще и глупая, наверное, раз на что-то рассчитывает. Записку я запустил в теплый зимний ветер.

      Вечером я снова лежал скрючившись на ледяном подоконнике. В открытую форточку напрашивались в гости непрошеные снежинки, и, залетев без приглашения, таяли на деревянных рамах. Кожа на руках давно стала куриной от холода, но я продолжал лежать. Фонарь освещал пустой темный двор. Снег шел снова густой и мокрый. Я смотрел на давние царапины на стекле, пережившие не одного хозяина, и думал о том, что скоро они переживут и меня.

      Глава 6. Алик

      «Сильное отчаяние, как и сильная радость,

      не может долго продолжаться».

      (Виктор Гюго)

      Новый год прошел, миновало и Рождество. Я не отмечал. Сидел в темноте и слушал надоевший грохот фейерверков. Хватило ума оплатить электричество.