Трип на юг. Яна Филар

распахивает дверь. Закуталась в одеяло, прикрывая грудь, будто в невинном семейном кино. Занятно, ночью так не смущалась.

      – Привет, – улыбается, скользнув взглядом вниз, оценивает. С разводами туши под глазами похожа на наркоманку. Распухшие губы развратной женщины.

      – Доброе утро, – отвечает Антон, растирая по щекам пену для бритья.

      – Знаешь, на кого ты похож? – спрашивает девушка, расчесывая пальцами спутанную копну. – На того актера из «Матрицы».

      – М. Ну да.

      Знала бы она, сколько пришлось вложить в витрину, но правды об операциях он не открыл бы даже под страхом смерти. Каждый надрез на столе хирурга, каждый болезненный шаг и долгая мучительная реабилитация приближали его к идеалу – безупречной внешности, цеплявшей взгляды прохожих: юных дев, зрелых женщин и даже мужчин. Волосы, ногти, одежда – каждая деталь имела значение. Он любил всеобщее обожание, а уж когда девочки узнавали о том, сколько он зарабатывает, то текли, как водопад Ниагара. Ему даже не нужно было стараться показать себя в лучшем свете, изощряться, придумывать новые способы знакомств и ухаживаний – внешность работала за него и была, пожалуй, лучшим вложением в его жизни. Только глаза он может в себе выносить – их пока не коснулся скальпель.

      – Я смотрю, ты не слишком общительный. Классные тату, кстати. Ночью не разглядела как следует.

      – Спасибо.

      – Что они означают?

      – Просто цифры. Обязательно нужен смысл? – Бритва скользит вниз, как лезвие самурайского меча. Проверенный алгоритм: два взмаха от висков к челюсти, три – по подбородку, пара – для щетины под носом, еще пять – в районе кадыка. Тоник с алоэ для чувствительной кожи, увлажняющий лосьон.

      – Конечно. Моя, например, означает вечность, потому что у осьминога восемь щупалец, а восьмерка – знак бесконечности. Здоровье – потому что он может отращивать новые. Бессмертие – так как у моллюска три сердца. Тебе нравится?

      Она приподнимает верх одеяла. Четыре карминно-красных щупальца тянутся к пупку с шариком жемчуга, обхватывают талию, теряются основаниями между узкими, почти мальчишескими бедрами. Остальные четыре выныривают с тыла, расходятся в стороны лепестками причудливого цветка. На мгновение Антону чудится, что лапы моллюска слегка шевелятся.

      Он срывает с нее одеяло, нагибает над раковиной, и спрут жадно принимает его в объятия. Щупальца ритмично подергиваются, увлекая всё глубже. Антон пытается их нащупать, но вместо скользкого пучка мышц находит нежную женскую кожу. Он глядит в зеркало: не сбавляя темпа, проводит рукой по щекам, смахивая ошметки пены и проверяя, не остались ли не сбритые волоски. У девчонки лицо длинное, как у ослицы, и оспины на щеках, вчера он этого не заметил.

      И так каждый раз: вечером обнажается девушка, утром – правда о ее красоте.

      Он сгребает ее темную гриву волос и набрасывает на лицо. Не возражает, опускает голову ниже,