Жизнь Клима Самгина. Максим Горький

Пусти, дура… Пусти же!

      Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по голове. Она отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «Руку… дай руку…»

      – Сейчас, сейчас, – бормотал Клим, пытаясь расстегнуть жгуче холодную пряжку ремня. – Держись, сейчас…

      Был момент, когда Клим подумал – как хорошо было бы увидеть Бориса с таким искаженным, испуганным лицом, таким беспомощным и несчастным не здесь, а дома. И чтобы все видели его, каков он в эту минуту.

      Но он подумал об этом сквозь испуг, стиснувший его обессиливающим холодом. С трудом отстегнув ремень ноющей рукой, он бросил его в воду, – Борис поймал конец ремня, потянул его и легко подвинул Клима по льду ближе к воде, – Клим, взвизгнув, закрыл глаза и выпустил из руки ремень. А открыв глаза, он увидел, что темно-лиловая, тяжелая вода все чаще, сильнее хлопает по плечам Бориса, по его обнаженной голове и что маленькие, мокрые руки, красно́ поблескивая, подвигаются ближе, обламывая лед. Судорожным движением всего тела Клим отполз подальше от этих опасных рук, но, как только он отполз, руки и голова Бориса исчезли, на взволнованной воде качалась только черная каракулевая шапка, плавали свинцовые кусочки льда и вставали горбики воды, красноватые в лучах заката.

      Клим глубоко, облегченно вздохнул, все это страшное продолжалось мучительно долго. Но хотя он и отупел от страха, все-таки его удивило, что Лидия только сейчас подкатилась к нему, схватила его за плечи, ударила коленом в спину и пронзительно закричала:

      – Где… где они?

      Клим смотрел, как вода, успокаиваясь, текла в одну сторону, играя шапкой Бориса, смотрел и бормотал:

      – Она его утопила… Он кричал – пусти, ругал ее. Ремень он вырвал…

      Лидия, взвизгнув, упала на лед.

      Лед скрипел под коньками, черные фигуры людей мчались к полынье, человек в полушубке совал в воду длинный шест и орал:

      – Разойдись! Провалитесь. Тут глыбко, господа, тут машина работала, али не знаете!

      Клим стал на ноги, хотел поднять Лиду, но его подшибли, он снова упал на спину, ударился затылком, усатый солдат схватил его за руку и повез по льду, крича:

      – Разгоняй всех!

      А мужик, размешивая шестом воду, кричал другое:

      – Образованные господа, распоряжаитись, а закону не знайте…

      И особенно поразил Клима чей-то серьезный, недоверчивый вопрос:

      – Да – был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?

      «Был!» – хотел крикнуть Клим и не мог.

      Очнулся он дома, в постели, в жестоком жару. Над ним, расплываясь, склонялось лицо матери, с чужими глазами, маленькими и красными.

      – Вытащили их? –