.

его как книгу любви. Мне кажется, что в нем много жестокости. И много вопросов возникает у меня при чтении Евангелия. Первый и главный для меня вопрос: так знал Он или не знал, что Он – Сын Божий, до того как?.. Второй вопрос: в чем миссия Его? Нести слово Божие, искупить грехи людские или погибнуть и воскреснуть? Но, тогда, есть вероятность, что и цель – открыться Сыном Божьим. А если знал Он, что воскреснет, погибнув, то в чем подвиг? И почему кто-то решает искупить мои грехи? Он заранее считает меня несостоятельной?

      И – воскресли ли все с Ним к жизни вечной? По-моему, единицы. Те, кто шел за Ним с открытой душой. Для остальных жизнь вечная – только результат огромной работы над собой, а этому никто, даже Он, не научит. Или научит? Может быть, если Евангелие придет к тебе откровением. А если нет? Может быть, это – не твой путь? И неужели нет других путей? Сейчас много «учителей», которые рекламируют различные техники глубоких медитаций, в чем-то микромоделей смерти и воскрешения, только не ради людей, а ради себя, любимого. Иногда даже не души ради, а материального успеха для. Может, и в этом тоже правда – люби себя и спасай себя, ведь ты тоже Сын Божий. Возможно. Но – добивайся успеха за счет других, манипулируя не только их сознанием, но и божественными планами? По-моему, это уже слишком.

      Глава 5

      Репетиция

      Сентябрь 1972

      Бабье лето, прощальная красота подернутой легкой желтизной зелени, картошка, и мой день рождения – незабываемый праздник у ночного костра, когда кругом друзья, все немного возбуждены, слегка пьяны и немного насторожены. Позади три месяца разлуки, и все заново узнают друг друга, ведь в девятнадцать лет три месяца – это целая жизнь, это новые встречи, это любовь и расставанья, это новые друзья и новые проблемы, это время, когда вдруг становишься взрослым и начинаешь иначе смотреть на мир. И пристально присматриваешься к друзьям после разлуки – а есть ли им место в этом твоем новом мире? И облегченно понимаешь, что и они стали другими, но остались такими же близкими.

      Я попросила девчонок спеть. У Багиры голос был не очень громкий, но высокий и чистый, а у Мышки – грудной, чуть глуховатый. Они знали, что мне больше всего нравится в их исполнении, но немного замялись. В компании, которая недавно подцепила новое словечко «дискотека» и каждый вечер слушала после работы битлов и, почему-то, Градского, петь для меня мою любимую было несколько рискованно. Они посмотрели на меня, я им скорчила рожу, и они правильно меня поняли: кому не нравится, могут не слушать. И она запели, почти заплакали на два голоса:

      Извела меня кручинушка,

      Подколодная змея.

      Догорай, гори моя лучинушка,

      Догорю с тобой и я…

      Я слушала, и душа моя оттаивала. Я не могла петь вместе с ними, но могла жить в этой песне, ее тихий тягучий напев обволакивал и успокаивал, проникал до мозга костей и превращал тяжелую горечь в светлую