Другая реальность. Татьяна Дмитриева

поцелуй меня!

      Он не заставил себя упрашивать и притянул меня к себе, но, когда я увидела рядом его прикрытые глаза, застывшее, серьезное, какое-то углубленное выражение его лица, я не выдержала и прыснула. Его лицо сразу приняло такое обиженно-удивленное выражение, что я стала смеяться еще сильнее. Он смотрел на меня и начинал улыбаться все шире, пока смех тоже не разобрал его. Когда мы прекратили хохотать, он продолжил гнуть свою линию:

      – Закрой глаза…

      Мне снова стало смешно:

      – А рот открыть?

      Он рассмеялся первым, он уже не обижался. Успокоившись, Виталий произнес с нежностью:

      – Ты так странно смеешься: в тебе смеется все – глаза, губы и даже нос, только голоса почти не слышно. Ты и на уроках так смеялась?

      – Точно. Сижу себе в уголке, рот рукой прикрою и смеюсь до потери сознания, а учителя не замечают. Только один все замечал. Он был такой серьезный, но с забойным чувством юмора. Такое впечатление, что он сам не замечал, что шутит. Всегда такое строгое выражение лица, а сам такие пенки выдает. Все сидят тихо, только я со смеху умираю, а он так серьезно спрашивает: «Чего это вы вздрагиваете, вам холодно?». А я ответить не могу – губы так дрожат, что я ими не управляю. А он еще серьезнее: «Что это вы изображаете?». Мне говорить трудно, и я максимально сокращаю ответ, но губы дрожат, и получается блеяние: «Сме-е-е-е-е-х…». Класс присоединяется, хохот нарастает, и учитель выставляет меня за дверь: «Успокоитесь – войдете». Я за порог выйду – и в голос, на весь коридор. Быстро просмеюсь, и назад. Захожу совершенно спокойная. Если ничего не спросит, сажусь на место, и все в порядке, но стоит ему спросить: «Успокоились?», как меня опять начинает трясти, и я снова выбегаю за дверь.

      Он очень любил подшучивать над нами, а моя соседка по парте, если доставалось ей, сразу глотала слезы. Он сделает ей замечание в своей мягкой ироничной манере, а она еще пуще слезы льет. Тогда он сразу на попятный: «Женские слёзы мня всегда обескураживают. Пять за четверть!» Я сразу начинаю корчиться от смеха. Так и сидим рядышком: она давится слезами, а я смехом. Учитель: «Катерина, займите свое место!», и я сразу за дверь. Класс угорает. А для меня систему придумал: засмеюсь – минус в журнал. Пять минусов – двойка. Правда, за четверть всегда пять выводил. Знал, что я его предмет знаю и люблю.

      Виталий, судя по выражению его лица, вспоминал свое преподавательское прошлое, и мечтательно произнес:

      – Классный учитель. Ты была в него влюблена?

      – Конечно, как и все. А в тебя ученицы влюблялись?

      – Наверное. По крайней мере, провокации устраивали – взрослые кокетки не придумают. Слушай, а давай я его систему применю. Как засмеешься, я тебя целую. А пять моих – один твой. Идет?

      – По-моему, торг здесь не уместен! – процитировала я, и мы снова покатились со смеху. И этот смех сближал нас сильнее, чем тысячи самых ярких слов о любви.

      Мы уже подходили к нашему домику, все еще продолжая хохотать. Выбежала моя мать, мы расхохотались еще сильнее.

      – Тю,