Чудеса в решете (сборник). Аркадий Аверченко

жена должна быть исключением?

      – Ну, может быть, она и будет исключением.

      Он саркастически усмехнулся. Печально поглядел вдаль:

      – Дитя ты, я вижу. О, как бы я хотел, чтобы твоя жена была исключением… Но – увы! Исключения попадаются только в романах. Влюбится, брат, она. Влюбится. Тут уж ничего не поделаешь.

      – Пожалел бы ты ее, – попросил я.

      Он пожал плечами.

      – Зачем? От того, что я ее пожалею, чувства её ко мне не изменятся. Ах! Зачем ты нас познакомил, зачем познакомил?! Какое безумие!

      – Но, может быть… Если вы не будете встречаться…

      – Да ведь она меня уже видела?

      – Видела.

      – Ну, так при чем тут не встречаться?

      Лицо мое вытянулось.

      – Действительно… Втяпались мы в историю.

      – Я ж говорю тебе!

      Тяжелое молчание. Я тихо пролепетал:

      – Воздуходуев!

      – Ну?

      – Если не ее, то меня пожалей.

      В глазах Воздуходуева сверкнул жестокий огонек.

      – Не пожалею. Пойми же ты, что я не господин, a раб своего обаяния, своего успеха. Это – тяжелая цепь каторжника, и я должен влачить ее до самой смерти.

      – Воздуходуев! Пожалей!

      В голосе его сверкнул металл:

      – Н-нет!

      В комнату вошла молодая барышня, хрупкого вида блондинка, с раз навсегда удивленными серыми глазами.

      – Анна Лаврентьевна! – встал ей навстречу Воздуходуев. – Отчего вы не пришли ко мне?

      – Я? К вам? Зачем?

      – Женщина не должна спрашивать «зачем?». Она должна идти к мужчине без силы и воли, будто спящая с открытыми глазами, будто сомнамбула.

      – Что вы такое говорите, право? Как так я пойду к вам ни с того ни с чего?

      – Слабеет, – шепнул мне Воздуходуев. – Последние усилия перед сдачей.

      И отчеканил ей жестким металлическим тоном:

      – Я живу: Старомосковская, 7. Завтра в три четверти девятого. Слышите?

      Анна Лаврентьевна бросила взгляд на меня, на Воздуходуева, на вино, которое мы пили, пожала плечами и вышла из комнаты.

      – Видал? – нервно дернув уголком рта, спросил Воздуходуев. – Еще одна. И мне жалко ее. Барышня, дочь хороших родителей… А вот, поди ж ты!

      – Неужели придет?!

      – Она-то? Побежит. Сначала, конечно, борьба с собой, колебания, слезы, но, по мере приближения назначенного часа, роковые для нее слова: «Воздуходуев, Старомосковская, 7» – эти роковые слова все громче и громче будут звучать в душе ее. Я вбил их, вколотил в ее душу – и ничто, никакая сила не спасет эту девушку.

      – Воздуходуев! Ты безжалостен.

      – Что ж делать. Мне ее жаль, но… Я думаю, Господь Бог сделал из меня какое-то орудие наказания и направляет это орудие против всех женщин. (Он горько, надтреснуто засмеялся.) Аттила, бич Божий.

      – Ты меня поражаешь! В чем же разгадка твоего такого страшного обаяния, такого жуткого успеха у женщин?

      – Отчасти наружность, – задумчиво прошептал он, поглаживая себя по впалой груди и похлопывая по острым коленям. – Ну, лицо, конечно, взгляд.

      – У тебя синее лицо, – заметил я с оттенком почтительного удивления.

      – Да.