Чудеса в решете (сборник). Аркадий Аверченко

веснушками.

      Нетерпение росло, a Панасюк и Мыльников оттягивали начало представления, ссылаясь на то, что еще не все собрались.

      Наконец, гул нетерпеливых голосов разрешился взрывом общего негодования, и Панасюк дал торжественное обещание начать рассказ о своем браке через десять минут, независимо от того, все ли в сборе или нет.

      – Браво, Панасюк.

      – Благослови тебя Бог, дуся.

      – Не мучай нас долго, Панасюченочек.

      Тут же разнеслась среди собравшихся другая сенсация: рассказ Панасюка будет исполнен в стихах. Панасюка засыпали вопросами:

      – Как? Что такое? Разве ты поэт, милый Панасюк? Отчего же ты до сих пор молчал? Мы бы тебе памятник поставили! Поставили бы тебя на кусок гранита, облили бы тебя жидким чугуном – и стой себе на здоровье и родителям на радость.

      – Я, господа, конечно, не поэт, – начал Панасюк с сознанием собственного достоинства, – но есть, господа, такие вещи, такие чудеса, которые прозой не передашь. И в данном случае, по-моему, человек, испытавший это, если даже он и не поэт – все-таки он обязан сухую скучную прозу переложить в звучные стихи!!!

      – А стихи действительно звучные? – спросил осторожный Передрягин.

      – Да, звучности в них немало, – неопределенно ответил Панасюк. – Вот вы сами услышите…

      – Да уж пора, – раздался рев голосов. – Десять минут прошло.

      – Рассказывайте, Панасюк!

      – Декламируй, Панасище.

      – Извольте, – согласился Панасюк. – Садитесь, господа, все – так удобнее. Только предупреждаю: если будете перебивать – перестану рассказывать!

      – О, не томите нас, любезный Панасюк. Мы будем тихи, как трупы в анатомическом театре.

      – И внимательны, как француз к хорошенькой женщине!

      – Панасюк, не терзайте!

      – Начинаю, господа. Тихо!

IV

      Панасюк дернул себя за угол воротника, пригладил жидкие белые волосы и начал глухим торжественным голосом:

      Как я женился

      Я, не будучи поэтом,

      Расскажу, что прошлым летом

      Жил на даче я в Терновке,

      Повинуясь капризу судьбы-плутовки.

      Как-то был там вечер темный,

      И ошибся дачей я…

      Совершил поступок нескромный

      И попал в чужую дачу, друзья.

      Вижу комнату я незнакомую…

      Вдруг – издали шаги и голоса!!

      И полез под кровать я, как насекомое,

      Абсолютно провел там два часа.

      Входит хозяин, a в руке у него двустволка…

      Резкий звонок в передней перебил декламацию Панасюка на самом интересном месте.

      Панасюк болезненно поморщился и недовольно сказал:

      – Ну, вот, видите, и перебили. А говорили, что больше никого не будет…

      Вошел запыхавшийся Сеня Магарычев.

      – Не опоздал я? – крикнул он свежим с мороза, диссонирующим с общим настроением голосом.

      – Носят тебя черти тут по ночам, – недовольно заметил Мыльников. – Не мог раньше прийти?! Панасюк уже давно начал.

      – Очень извиняюсь, господин Панасюк, – расшаркался