Неупиваемая Чаша (сборник). Иван Шмелев

Черепахин не спит. Отпер мне в одежде и говорит по секрету с дрожью, а сам все за голову себя:

      – С Натальей Яковлевной произошло… Плакала сегодня ночью, в три часа. Я не могу смотреть… Одна ездит ночью…

      Думаю, может, это ему представляется. А он вполне рассуждает:

      – Потому мамаши у них нет, а мужчинам может не показаться. Ежели кто их обидел! – даже зубами заскрипел. – Что-то у них внутри есть…

      Прошел я к Наташе – спит. Поставил самовар, сходил в булочную, а уж восемь часов, и, слышу, Наташа проснулась. Прошел к ней и спрашиваю, почему так поздно воротилась, дворник мне сказал.

      А она мне гордо:

      – Кажется, не маленькая! Сама зарабатываю и не даю отчета…

      Волосы чесала, так и рвет гребенкой, даже трещат. Стал я ей выговаривать, а она шварк гребенку – и на меня:

      – Ну что вы на меня уставились? Когда только кончится проклятая жизнь!

      – Да что с тобой? И Черепахин слышал, как ты ночью плакала…

      – Ну и плакала! Хотела вот и плакала! И отвяжитесь вы от меня с вашим Черепахиным!..

      И кофточки швыряет, и по комнатам мечется…

      – Спасибо, – говорю, – тебе…

      Села чай пить, пощипала белый хлеб и на службу. Так ничего и не добился.

      Недели две прошло. Раза три ночью возвращалась. Начнешь говорить, один ответ – не маленькая, у подруги в гостях была. И то на нее хмара нападет, сидит – дуется, то на мандолине бренчит. Опять завела. Не пойму и не пойму. И вот раз вечером прибегла из магазина и одеваться. Перчатки лайковые по сих пор надела…

      – Куда собралась?

      – В театр. Не могу я в театр?

      Поехала. В четвертом часу ночи – звонок.

      – Что так рано? – спрашиваю.

      – Потому что не поздно!..

      Дерзко так. Прошла мимо меня – шур-шур юбками. И так от нее духами. Перчатки сорвала, швырнула.

      – Этого, – говорю, – я больше не дозволю! Не должна ты себя срамить!

      – Мое дело!

      – Как так – твое дело? А замуж-то я буду тебя отдавать?

      Передернула она плечами, как, бывало, Колюшка.

      – Не собираюсь!.. И вот что я вам скажу. И вас я стесняю и себя… Все мне надоело… Лучше я буду отдельно жить.

      Убила она меня этим словом.

      – Все равно семьи нет… Только по утрам и видимся…

      И не своим голосом, а как насильно.

      – А-а… вот как! Так ты свободной жизни захотела?! Ну, так ты прямо мне скажи, всади уж лучше нож в душу! Скажи, я тебя бить не буду!.. Захотела свободной жизни?

      Отвернулась она и молчит. И больно мне и даже страшно стало оттого, что она не ответила.

      – Скажи, Наташа! Детка ты моя, родная!..

      Дернулась она и руки сжала.

      – Ну что я вам скажу? Что?

      – Да ведь ты вся не в себе это время! Ну, посмотри мне в глаза!.. Ну, смотри… Смотреть не можешь?! Наталья! – говорю. – Лучше все скажи!

      Подняла она на меня глаза и смотрит через голову, думает. Тогда решил я ее тронуть.

      – Вот, – говорю, – мать на тебя глядит со стены… Ее ради памяти скажи мне… Зачем отца хочешь бросить? Для кого я жил-то?..

      Кинулась она ко мне и прижалась.

      – Если бы