Неупиваемая Чаша (сборник). Иван Шмелев

Телеграмма! – так решительно.

      Открыл, а там целая толпа. Полиция… Вошли, и враз с черного ходу стук, и один из них сам кинулся открывать. И оттуда вошли. Один чиновник с кокардой, пристав наш еще, околоточный, и еще двое в пальто, и еще дворник.

      – Вы хозяин? – чиновник меня спросил.

      Сказал я, а у меня зубы – ту-ту-ту. И ничего сообразить не могу. Стали у дверей, пристав у стола уселся, лампу приказали засветить.

      – Я должен произвести у вас обыск… Где ваши жильцы? – Это все тот, который был в кокарде, а пристав только у стола сидел и пальцами барабанил.

      – Жильцы, – говорю, – уехали сегодня…

      – Как так уехали? Куда? – И на пристава посмотрел.

      А пристав ему:

      – Удивительно…

      А уж другие по квартире рассыпались, и Луша, слышу, кричит:

      – Уйдите, безобразники! У меня дочь раздета…

      – Потрудитесь одеться… Где комната жильцов?

      А тут Черепахин увидал, что не за ним, стоит с папиросой и цепляется, чтобы себя показать:

      – Ночная тревога, а неприятеля нет!

      А главный ему:

      – Ты что за человек? Кто это такой? – мне-то.

      А Черепахин гордо так:

      – Обнаковенный жилец, на двух ногах!

      – Обыскать его!

      Сейчас его – царап! Шарить по карманам. Шустро так, как облизали! Нет ничего. А тот на смех:

      – В кальсонах не обозрели! Там у меня пара блох беспачпортных!..

      Режет им и меня подбодрил. Я и говорю главному:

      – Вы, ваше благородие, напрасно так… У меня ничего такого и в мыслях нет…

      А уж там жильцовскую комнату глядят; в отдушники, в печку. Пепел разворотили. «Жгли!» – говорят. И я им сказал, что сам весь хлам после жильцов сжег, как всегда. И тут пристав им сказал в защиту мою:

      – Я его знаю хорошо… Спокойный обыватель, в ресторане лакей…

      А тут Колюшку на допрос: с жильцами знаком? что знает? куда уехали? А во всех комнатах шорох идет такой… Луша с ними зуб на зуб – даже я удивился. И Наташка, слышу, визжит:

      – Ах, не трогайте меня!

      Колюшка шмыг к ней, и главный побежал. А Наташка стоит в ночной кофточке, руками прикрывается, и в одном башмаке. Постелька ее раскрыта, и тюфяк заворочен. И Черепахин тут:

      – Не имеете права! Это безобразие!..

      И Колюшка, и Луша крик подняли. И я сказал:

      – Тут девица, и так нельзя поступать…

      А главный мне свое:

      – Не кричите, а отвечайте на вопросы. Не в игрушки мы играем.

      И пошел меня донимать. Когда уехали, да кто ходил, да то да се…

      И тут в столовую целую охапку книг и бумаг Колюшкиных принесли и вывалили. Смотрели-смотрели и цоп – письмо. Почитал и мне:

      – Это что значит?

      Колюшка посмотрел и говорит, что это был жилец у нас, Кривой, который удавился. И объяснил про письмо директору. Забрал он письма, – разберем про вашего Кривого. Альбом был у Луши с карточками. Смотреть. Кто такой? А этот? Потом и вдруг уж к Колюшке:

      – А это кто такой?

      А тот и не знает. А это повар один, приятель мой, и уж помер.