Мы совершенно не в себе. Карен Джой Фаулер

всегда было некстати. Давайте простоты ради сойдемся на том, что в данный момент моей истории вся семья, все до единого, стар и млад, были совершенно раздавлены.

      Отец явился в столицу на следующий день после моей экспедиции от батута до голубого домика. Ему позвонили и попросили забрать меня домой, да мне об этом не сказали. Я все еще думала, что меня отдадут, только уже не бабушке с дедушкой, которым я оказалась не нужна. Куда же дальше? Кто меня теперь полюбит? Я всхлипывала молча и как можно благопристойнее, потому что отцу не нравилось, когда я ревела, а у меня еще теплилась надежда. Но никто не оценил моей геройской выдержки; отец, казалось, и не замечал, что я плачу. Никаких сомнений, он умыл руки.

      Мне велели выйти из комнаты, где продолжался секретный разговор, не суливший ничего хорошего, и даже когда упаковали мою сумку, усадили меня на заднее сиденье и машина тронулась, я не знала, что еду домой. Но это не играло роли, потому что ехала я не туда.

      В детстве, чтобы спастись от неприятностей, я предпочитала их проспать. Так я поступила и в тот раз, и проснулась в незнакомой комнате. В большой степени ее незнакомость создавали именно знакомые вещи. У окна стоял мой комод. Кровать, в которой я лежала, была моя кровать, лоскутное одеяло, которым меня укрыли, было мое одеяло, с аппликацией в виде подсолнухов от подушки до самого низа, его собственноручно сшила бабушка Фредерика, когда еще не разлюбила меня. Но в комоде было пусто, а под одеялом лежал оголенный матрас.

      У окна выстроилась крепость из коробок и ящиков, в том числе один из-под пива, и через ручки было видно обложку моей собственной книги “Там, где живут чудовища”, с овальным пятном размазанного шоколада. Я забралась на ящик, чтобы выглянуть на улицу, но вместо яблони, амбара и пыльных полей за окном перед моими глазами туманно плыл чей-то двор с барбекю, ржавыми качелями и ухоженным огородом, где торчали подпорки под горох и краснели помидоры. В том доме, где жила я, такие овощи давно сорвали бы, съели или выбросили, не дав созреть как полагается.

      Дом, в котором жила я, бурчал, визжал и насвистывал; кто-нибудь обязательно бренчал на пианино, запускал стиральную машину, прыгал на кровати, красноречиво гремел сковородками или орал, чтобы все перестали шуметь, потому что невозможно говорить по телефону. А этот дом покоился в сонном молчании.

      Не помню точно, что я тогда подумала. Возможно, что моя судьба – здесь жить одной. Во всяком случае, я зарыдала, снова легла в кровать и уснула. Вопреки всем оптимистическим надеждам проснулась я в том же месте, опять в слезах, и стала отчаянно звать маму.

      Вместо нее вошел отец и взял меня на руки.

      – Ш-ш-ш, мама спит в соседней комнате, – сказал он. – Ты что, испугалась? Бедный ребенок. Это наш новый дом. А это твоя новая комната.

      – И все-все тут живут, вместе со мной? – спросила я, еще не смея надеяться на лучшее, и почувствовала, как папа вздрогнул, будто я его ущипнула.

      Он опустил меня на пол.

      – Смотри, какая у тебя большая комната. Я думаю, мы здесь отлично заживем. Поизучай