Модель. Николай Удальцов

но, проходя мимо церкви, крещусь.

      Зачастую единственным на улице.

      И то, что я не верю в существование Бога на небе, креститься, глядя на купола, мне не мешает.

      Не мешает же мне стремиться делать своими картинами и этот мир, и свою страну лучше, несмотря на то, что, по крайней мере в пределах своей страны, я не верю, что это можно сделать.

      Однажды мы разговорились с моим другом, художником Андреем Кавериным, о том, что теперь все вдруг стали говорить, что верят в Бога, и он уточнил Писание для наших современников:

      – Скажи мне, когда твой сегодняшний Бог стал твоим сегодняшним Богом, и я скажу – кто ты?..

      – … Почему вы молчите? – повторила свой вопрос Злата.

      Выбора у меня не было; и я сказал этой девушке правду:

      – Я молчу потому, что ты – девушка, перед которой мне не хочется лицемерить.

      И тогда Злата вздохнула:

      – Что ж… Вы плывете правильным курсом. – И хотя я не понял – к чему относились ее слова: к Богу или к нежеланию лицемерить – ее похвала была мне приятна.

      Правда, удовольствоваться мне пришлось не долго – девушка вновь обвопросила меня:

      – А что такое, по-вашему, Бог? – И мне пришлось перехватывать инициативу – способ не всегда честный, но дающий возможность осмотреться и подумать:

      – А – по-твоему?

      – Бог – это такая штука, которой почему-то нет там, где говорят, что она есть, – вздохнула девушка; и я подкорректировал ее предположение, потому что знал, что люди прячутся за Бога только тогда, когда у них нет никаких аргументов:

      – Зато он иногда встречается там, где его не ждешь.

      Только в этих местах он называется по-другому.

      – И как же он называется? – маскируя свое удивление, спросила Злата; и я ответил, зная, что Бог, о котором я говорю, имеет много имен:

      – Совесть.

      – Вы, конечно, скажете, что вы православный по воспитанию? – В ее вопросе не было улыбки, и в ответ на этот вопрос я так же серьезно промолчал.

      Наверное, потому, что роль православного в постсоветской стране мне удавалась еще хуже, чем роль строителя коммунизма в стране советской. Может, оттого, что роли в театрах абсурда – вообще не для меня.

      А что такое «православный по воспитанию» я вообще не знаю.

      Как не знаю, что такое «православный по невоспитанности».

      Вообще-то, говоря о Боге, я, как и все остальные мои соплеменники, плохо представлял себе – о чем говорю. И если я невольно несколько раз кивнул в сторону Аллаха или присел возле Будды, то, надеюсь, современники меня простят, хотя бы потому, что не заметят этого.

      – Я думала, что вы – христианин? – проговорила девушка; и по ее выражению лица я понял, что она совсем не думала так.

      – Нет, – ответил я.

      – Почему? – В ее вопросе предполагалось множество ответов, но, вспомнив пыточные камеры инквизиции, которых в Европе я видел больше, чем храмов, потому что их было построено больше во много раз, я выбрал единственный ответ:

      – Потому что христианство не делает людей христианами.

      – Так вы вообще – против религии? – спросила