Модель. Николай Удальцов

я налью тебе чаю.

      – Вы не волнуйтесь, я подожду. – В ее словах интрига соседствовала с удивлением без всякого противоречия.

      – Если хочешь, накинь мою рубашку, – проговорил я, и по ее глазам понял, что попал ей в резонанс; и Злата вновь стала той Златой, к которой я постепенно привыкал:

      – Чего это вдруг?..

      …Она голой прогуливалась по моей мастерской, время от времени вертясь кругом на носочках, кокетничая своей грудью, колыхавшейся в такт ее подвижкам, а я смотрел на ее маневренное тело и думал о своем.

      Том своем, что должно было стать общечеловеческим.

      – Петр Александрович, а вы рассказывайте мне – о чем вы думаете, – проговорила Злата, смело беря на себя роль соучастника:

      – Будем думать вместе.

      – Понимаешь, девочка, когда-то, очень давно, я задумал серию картин.

      Потом время проходило, а я все как-то и не брался за эти картины; и постепенно свыкся с тем, что так и не напишу их.

      А вот теперь, увидев тебя…

      – Увидев меня, вы решили их написать? – Ее мысли явно обгоняли мои слова.

      А может быть, просто ее слова обгоняли мои мысли:

      – Увидев меня, вы поняли, что написать эти картины должны? – уточнила она; и я в ответ уточнил еще больше:

      – Увидев тебя, я понял, что написать эти картины смогу…

      …После этих моих слов произошло то, что во взаимоотношениях со Златой случалось довольно редко – она замолчала.

      А потом, через несколько минут, присев передо мной на корточки, подперев подбородок кулачком, девушка тихо попросила:

      – Расскажите мне об этих картинах. – И я так же тихо ответил ей:

      – Давай я лучше расскажу тебе о себе.

      – Именно об этом я вас и попросила…

      …Вот так и получилось, что я, художник, картины которого находятся в музеях и частных коллекциях в половине стран земного шара, человек, за которым два высших образования и жизненный опыт, копившийся до седины, исповедовался перед голенькой девочкой, присевшей на корточки у моих ног, смотревшей на меня снизу вверх.

      И моя проблема была не в том, что я не мог солгать ее глазам, а в том, что я сам не мог найти слова, бывшими правдой для нас обоих.

      А значит, в правде не был уверен я сам…

      – … Понимаешь, Злата, мир, окружающий нас, создавался без нашего участия. И нам, художникам, предоставлен выбор: принять это мир таким, как есть, или постараться его изменить.

      Многие мои коллеги, на природе и по фотографиям, зачастую мастерски пишут тот мир, который есть.

      Я пишу мир таким, каким он только может стать.

      – А каким он должен стать? – Девочка так просто поинтересовалась вопросом, над которым веками безуспешно бились первейшие умы человечества, что мне оставалось или вздохнуть, или рассмеяться.

      Я выбрал третье – замер молча.

      А она уточнила возможную перспективу мира:

      – Лучше? – Девочка смотрела на меня с таким любопытством, что не заметила того, как ее язычок, выбравшись из гнездышка губ, завертелся воробушком.

      – Лучше? –