Искупление. Элеонора Гильм

для тайной болезни Никашки, но и для материного недуга. Да в глубине души понимала, что надежда ее напрасна.

      Страницы «Вертограда» хранили многовековую мудрость, и Аксинья потеряла счет минутам. Отвлек ее громкий вопль Васьки, разбудивший Нюту и мать, переполовший всю избу.

      – Ты что за ребенком не смотришь? – выскочила из светлицы Софья.

      – Не твой разве сын?

      – Что… что у вас? Дочка, дай попить, жажда мучит.

      Аксинья протянула матери ковш с квасом, одновременно силясь понять, что же случилось у непоседливого Васьки.

      – Руки-то его, глянь только! Исцарапаны Каином. Это найденыш ваш. Говорила я, кого пригрели на шее!

      – Васенька, иди к тете. – Аксинья склонилась над мальцом, тот уже успокоился и улыбался ей, ласково водил рукой по ее лицу. – Матвейка не кот, царапаться не умеет.

      – Не оборванец, так кот твой нахратит сына моего?

      – Ты сама видишь, Васька Угольку покоя не дает, за хвост таскает, кто ж утерпит. Царапины малые, ничего дурного не случилось.

      – Тебя послушать, так… Книги ведьминские читаешь, – Софья кивнула на лечебник, – уморить всех нас хочешь.

      – Подойди, – прошептала мать, когда невестка ушла. – Боюсь я ее, Аксинья. А как наговорит на тебя, ты же знаешь, чем грозят обвинения такие…

      – Не скажет, побоится, да и родственница я ей. Если меня обвинят, то и Софья с Васькой пострадают. – Аксинья успокаивала мать, но сама уверенности не испытывала.

      Скольких уже она лечила, вытаскивала из силков смерти. А кому-то помочь не смогла. И каждый из тех людей может назвать ее ведьмой, той, что служит нечистой силе.

* * *

      Улыбка ее переворачивала все нутро, заставляла сердце биться быстрее, наполняла счастьем обладания. Будто она не мать двоих его детей, а полюбовница, с которой встречается он в укромных местах. Ночью он сжимал женщину в своих объятиях, вдыхал запах волос, гладил пышную грудь.

      – Зайчик, зайчик мой, – шептала и постанывала, и бесстыже наклонялась к его чреслам, и вбирала его в себя, и исходила соком…

      – Ульяна! – не помня себя, закричал он и вылил свое семя. Покой снизошел на него, убаюкивал в объятиях, он погрузился в глубины сна, благо до утра еще далеко. Сквозь сладкую дремоту мужчина услышал чье-то всхлипывание. С трудом вынырнул из глубин сна, обнял женщину, но она гневно сбросила с себя его руку.

      Поутру он проснулся на лавке один, поправил порты – уд оттянул ткань. Сын Тошка возился в углу, строгал березовое полено на лучины. Он обрадованно подскочил к отцу:

      – В лес поедем сегодня, а?

      – Святки прошли, отгуляли – и делом пора заняться. Поедем!

      Тошка завопил радостно:

      – Аиии!

      Девять лет парнишке, взрослый уже, а порой сущий ребенок. Его сын. Его гордость. Мужчина отогнал воспоминания.

      – Мать где?

      Тошка скривился:

      – Она пошла куда-то. Не знаю я. Нюрка – вон дрыхнет еще. Лежебока.

      Дочка спала, забавно сложив руки