Аракчеевский сынок. Евгений Салиас де Турнемир

героев расходилась по весям и городам российским.

      Одним из этих виртуозов явился и Шумский… Первые его подвиги почему-то очень позабавили и утешили временщика-отца, прошли, конечно, безнаказанно, а нашумели много – дали ему известность… и стали для него роковыми. Он уже не вернулся вспять и не сошел с этого как бы избранного пути… Отец вскоре как бы спохватился, был недоволен и журил сына, но было поздно…

      Однако среди этой жизни, проводимой среди карт, вина и продажных женщин, с примесью непристойных скандалов и буйств, было, собственно, слишком много однообразия, не было пищи, не могло быть удовлетворенья для человека мало-мальски выдающегося и одаренного от природы. А таков был Шумский.

      – Господи, какая, однако, тоска – на свете жить! – восклицал часто баловень совершенно искренно.

      – Влюбись! – советовали товарищи, зная, что это единственное, чего не испробовал еще Шумский.

      Действительно, молодой человек, переставший давно бывать в обществе и танцевать на балах, как делал первый год после выпуска из корпуса, перестал видать степенных людей, не был знаком коротко ни с одним порядочным семейством. Поэтому он не мог и встретить кого-либо, девушку или женщину, достойную увлеченья… Женщин, которых видал он и к которым зачастую привязывались сердцем иные из его товарищей, он не мог полюбить, он даже не считал женщинами…

      В душе своей он носил женский облик, создание мечты своей и, фантазируя в часы досуга или отдохновенья от кутежей, говорил себе…

      – Вот такую полюбил бы… Да и не по-вашему… Не вздыхал бы и вирши не плел бы в ее честь. Сделал бы из нее идола-бога, которому бы приносил всякие жертвы… Конечно, и человеческие, если бы того потребовали обстоятельства.

      К удивленью Шумского, его идеал был, казалось, невоплотим на земле… Нигде, ни разу не встретилась ему такая женщина, которая, хотя бы немного и издалека, могла помериться и сравняться с его мечтой…

      Таким образом, несмотря на то что ему было уже почти двадцать два года, а на вид казалось двадцать пять и даже более, он ни разу еще не был увлечен женщиной, не был влюблен и теперь был уже уверен, что он никогда не полюбит никого, так как, очевидно, его природа на это чувство не способна… И он ошибся…

      Пришла ли просто пора любить, или простая случайность подействовала на скучающий разум и впечатлительный мозг или, действительно, его мечта вдруг воплотилась и явилась пред ним в образе девушки? Этого и сам он, холодно рассуждавший и обдумывавший сотни раз свою «первую встречу с ней», не мог решить.

      – Может быть от тоски все это так приключилось и так разыгралось. От глупой, пьяной, пустой жизни! – говорил он иногда, но чувствовал, что лжет себе.

      Месяца четыре тому назад, только что пожалованный во флигель-адъютанты, Шумский недолго тешился и гордился своим новым мундиром и положеньем и скоро начал снова пить, безобразничать и страшно скучать.

      Однажды, в одно воскресенье, он шел по Невскому, как всегда, скучающий