Не время для смерти. Андрей Васильевич Жолобай

юный не психолог.

      – Ну, не тяни, приходила и что?

      – Хотела забрать Вас… точнее тело.

      – Да, что ж ты такой мнительный. И?

      – Поначалу не отдали. Точнее отдали все, кроме головного мозга. Но она каким-то образом узнала и вцепилась в институт мертвой хваткой…

      Каким-то образом… Ничего удивительного. Забрать тело из института нейробиологии, который не занимается лечением пациентов, но интенсивно изучает нервную систему человека. Уточнить, как я, точнее мои останки, там оказались. Услышать о завещании,… кстати, мне ли принадлежит авторство этой гениальной идеи? Или руководство корпорации подсуетилось задним числом? Берём одну врожденную недоверчивость, одного патологоанатома и один слегка разукомплектованный труп, смешиваем и, вуаля – коктейль разъяренная бестия готов.

      – Не отдали…

      – Да. К тому моменту он уже был заморожен в криогенной камере.

      – Ты ещё разрыдайся, – вспылил я, – разговаривали бы мы сейчас с тобой, если б отдали. Эх, тискал бы девственниц в чертогах Одина.

      Звук, который с одинаковым успехом интерпретировался, как всхлип и как старательно подавленный смех, звучал слишком далеко, чтобы в нем окончательно разобраться. А мысли продолжали крутиться вокруг одноглазой физиономии сурового северного бога. Подсознание старательно сигналило о какой-то связи. Но о какой?

      – Дальше-то что?

      – Она приходила в институт, как на работу. Руководство во избежание лишней огласки, решило проблему…

      – Чего?!

      – Нет, нет. Не подумайте. Ей просто выдали другой, потерявший потенциал мозг.

      Вот же настырная.

      – Мертвый что ли?

      – Да.

      – Ещё что-нибудь было в твоем файле?

      – Не в моем, а в Вашем. Помимо прочего, она аргументировала необходимость полной кремации Вашим обещанием.

      – Обещанием чего?

      – Совместной следующей жизни.

      Солонки, сахарницы. Я уже смирился с тем фактом, что мой разум и до аварии был не совсем адекватен. Характер поступков, память о которых успела восстановиться, мало соответствовал понятию человек разумный. Скорее уж человек эмоциональный. К тому же я не сомневался, что автокатастрофа и последующая многолетняя заморозка не способны были улучшить мои показатели. Но, в действительности все оказалось гораздо интересней. Очередной постулат о притяжении противоположностей, оказался не про меня. Точнее не о нас. Судя по последним данным, мы оба были одинаково чокнутыми.

      Что касается обещаний, то она действительно могла заполучить любое. Несколько раз я отказывал, собирал всю свою волю в кулак и говорил нет, тщательно пряча взгляд от блеска ее насмешливых глаз. Говорил, а затем мучился сомнениями: может все же стоило уступить, согласиться?

      Встретиться в следующей жизни, было моей идеей. Не потому, что я верил в существование какой-либо жизни после этой, в которой меня угораздило быть все время на второстепенных ролях. Вера не причём. Все дело