.

спрашивал его:

      – Это ты говоришь, чтобы я слушался тебя?

      А он так же откровенно отвечал:

      – Ну, конешно! Ещё бы не слушался ты?!

      – А как же бабушка?

      – Ты ей, старой дуре, не верь! – строго учил он. – Она смолоду глупа, она безграмотна и безумна. Я вот прикажу ей, чтобы не смела она говорить с тобой про эти великие дела! Отвечай мне: сколько есть чинов ангельских?

      Я отвечал и спрашивал:

      – А кто такие чиновники?

      – Эк тебя мотает! – усмехался он, пряча глаза, и, пожевав губами, объяснял неохотно:

      – Это бога не касаемо, чиновники, это – человеческое! Чиновник суть законоед, он законы жрёт.

      – Какие законы?

      – Законы? Это значит – обычаи, – веселее и охотнее говорил старик, поблескивая умными, колючими глазами. – Живут люди, живут и согласятся: вот эдак – лучше всего, это мы и возьмём себе за обычай, поставим правилом, законом! Примерно: ребятишки, собираясь играть, уговариваются, как игру вести, в каком порядке. Ну, вот уговор этот и есть закон!

      – А чиновники?

      – А чиновник озорнику подобен, придёт и все законы порушит.

      – Зачем?

      – Ну, этого тебе не понять! – строго нахмурясь, говорит он и снова внушает:

      – Надо всеми делами людей – господь! Люди хотят одного, а он другого. Всё человечье – непрочно, дунет господь, – и всё во прах, в пыль!

      У меня было много причин интересоваться чиновниками, и я допытывался:

      – А вон дядя Яков поёт:

      Светлы ангелы – божии чины,

      А чиновники – холопи сатаны!

      Дед приподнял ладонью бородку, сунул её в рот и закрыл глаза. Щёки у него дрожали. Я понял, что он внутренне смеётся.

      – Связать бы вас с Яшкой по ноге да пустить по воде! – сказал он. Песен этих ни ему петь, ни тебе слушать не надобно. Это – кулугурские шутки, раскольниками придумано, еретиками. И, задумавшись, устремив глаза куда-то через меня, он тихонько тянул:

      – Эх вы-и…

      Но, ставя бога грозно и высоко над людьми, он, как и бабушка, тоже вовлекал его во все свои дела, – и его и бесчисленное множество святых угодников. Бабушка же как будто совсем не знала угодников, кроме Николы, Юрия, Фрола и Лавра, хотя они тоже были очень добрые и близкие людям: ходили по деревням и городам, вмешиваясь в жизнь людей, обладая всеми свойствами их. Дедовы же святые были почти все мученики, они свергали идолов, спорили с римскими царями, и за это их пытали, жгли, сдирали с них кожу.

      Иногда дед мечтал:

      – Помог бы господь продать домишко этот, хоть с пятьюстами пользы отслужил бы я молебен Николе Угоднику!

      Бабушка, посмеиваясь, говорила мне:

      – Так ему, старому дураку, Никола и станет дома продавать, – нет у него, Николы-батюшки, никакого дела лучше-то!

      У меня долго хранились дедовы святцы, с разными надписями его рукою, в них, между прочим, против дня Иоакима и Анны было написано рыжими чернилами и прямыми буквами: «Избавили от беды, милостивци».

      Я помню эту «беду»: заботясь о поддержке неудавшихся детей, дедушка стал заниматься ростовщичеством,