Сказки об Италии и не только… (сборник). Максим Горький

и начиналось настоящее утреннее омовение, сразу освежавшее всю её.

      Выпрямив сутулую спину, вскинув голову, ласково глядя на круглое лицо Казанской божией матери, она широко, истово крестилась и шумно, горячо шептала:

      – Богородица преславная, подай милости твоея на грядущий день, матушка!

      Кланялась до земли, разгибала спину медленно и снова шептала всё горячей и умилённее:

      – Радости источник, красавица пречистая, яблоня во цвету!..

      Она почти каждое утро находила новые слова хвалы, и это всегда заставляло меня вслушиваться в молитву её с напряженным вниманием.

      – Сердечушко моё чистое, небесное! Защита моя и покров, солнышко золотое, мати господня, охрани от наваждения злого, не дай обидеть никого, и меня бы не обижали зря!

      С улыбкой в тёмных глазах и как будто помолодевшая, она снова крестилась медленными движениями тяжёлой руки.

      – Исусе Христе, сыне божий, буди милостив ко мне, грешнице, матери твоея ради…

      Всегда её молитва была акафистом, хвалою искренней и простодушной.

      Утром она молилась недолго; нужно было ставить самовар, – прислугу дед уже не держал; если бабушка опаздывала приготовить чай к сроку, установленному им, он долго и сердито ругался.

      Иногда он, проснувшись раньше бабушки, всходил на чердак и, заставая её за молитвой, слушал некоторое время её шёпот, презрительно кривя тонкие, тёмные губы, а за чаем ворчал:

      – Сколько я тебя, дубовая голова, учил, как надобно молиться, а ты всё своё бормочешь, еретица! Как только терпит тебя господь!

      – Он поймёт, – уверенно отвечала бабушка. – Ему что ни говори – он разберёт…

      – Чуваша проклятая! Эх вы-и…

      Её бог был весь день с нею, она даже животным говорила о нём. Мне было ясно, что этому богу легко и покорно подчиняется всё: люди, собаки, птицы, пчёлы и травы; он ко всему на земле был одинаково добр, одинаково близок.

      Однажды балованный кот кабатчицы, хитрый сластёна и подхалим, дымчатый, золотоглазый, любимец всего двора, притащил из сада скворца; бабушка отняла измученную птицу и стала упрекать кота:

      – Бога ты не боишься, злодей подлый!

      Кабатчица и дворник посмеялись над этими словами, но бабушка гневно закричала на них:

      Думаете – скоты бога не понимают? Всякая тварь понимает это не хуже вас, безжалостные…

      Запрягая ожиревшего, унылого Шарапа, она беседовала с ним:

      – Что ты скучен, богов работник, а? Старенький ты…

      Конь вздыхал, мотая головою.

      И всё-таки имя божие она произносила не так часто, как дед. Бабушкин бог был понятен мне и не страшен, но пред ним нельзя было лгать, стыдно. Он вызывал у меня только непобедимый стыд, и я никогда не лгал бабушке. Было просто невозможно скрыть что-либо от этого доброго бога. и, кажется, даже не возникало желания скрывать.

      Однажды кабатчица, поссорившись с дедом, изругала заодно с ним и бабушку, не принимавшую участия в ссоре, изругала злобно и даже бросила в неё морковью.

      – Ну, и дура вы, сударыня моя, – спокойно сказала ей бабушка, а я жестоко обиделся и решил отомстить