Ретт Батлер. Дональд Маккейг

в сторону.

      Эндрю вспыхнул, потом рассмеялся так заразительно, что соседние пары улыбнулись. Он вновь прижал руку к сердцу:

      – Розмари, верности не обещаю, но гарантирую безраздельное обладание моими последними мыслями.

      – В любом случае, войны не будет.

      – Будет, милая Розмари. Наши мундиры выглажены, клинки наточены, а пистолеты заряжены… О, музыканты настраиваются! Я не забыл, как ты прекрасно танцуешь.

      Танец с Эндрю Раванелем был блистательной, опасной игрой. Эндрю предвидел каждое ее движение и усиливал его.

      Музыка – один из вальсов Штрауса на три четверти – кончилась слишком скоро. Пока другие танцоры кланялись своим партнершам, Розмари обмахивалась веером.

      – Еще?

      Эндрю Раванель станцевал с ней все записанные за Джоном Хейнзом танцы.

      Во время первой перемены бабушка Фишер оттащила Розмари в сторону.

      – Шарлотта вся в слезах! Розмари, думай что делаешь!

      Но Розмари была не в силах думать. Слишком долго она отказывала себе.

      В полночь, после кадрили, пары направились в столовую освежиться. Мужчины вышли на веранду покурить, и в душную столовую с высоким потолком донесся аромат табака. Люди, которых Розмари знала всю жизнь, старались не встречаться с ней глазами. Ее будто не замечали.

      – Семь бед – один ответ… – пробормотал Эндрю ей на ухо, а потом позвал: – Кершо, эй, ты, прохвост, поужинаешь с нами?

      «С нами»? У Розмари не было намерения становиться «нами».

      – Нет, – выпалила она, выдернув руку из ладони Раванеля.

      Мужчины расступились, когда Розмари сбежала на веранду. По ту сторону улицы, на пороге салуна Гэррити, в круге света от газового рожка пьяные ополченцы горланили песни.

      Проклятье!

      К ней подошла Констанция Фишер, поплотнее запахнув шаль.

      – Деточка, где твоя накидка?

      Розмари замотала головой.

      – Должна сказать, милая…

      Слезы залили щеки Розмари.

      – О, миссис Фишер, какая же я глупая. Что я наделала?

      Пожилая женщина немного смягчилась.

      – Деточка, ты совершенно неразумна.

      – Что подумает Джон? А Шарлотта?

      – Я бы на ее месте… – начала Констанция.

      – О, бабушка Фишер! Что же мне делать? – Розмари судорожно сжала перила.

      Миссис Фишер обняла ее за плечи.

      – Будешь делать то, что все женщины в Чарльстоне. Принимать маленьких мулатов, которые похожи на своих отцов как две капли воды; просыпаться от шагов пьяного мужа, который едва держится на ногах… и сохранять улыбку на лице, притворяясь, что на все воля Божья и все – абсолютно все – идет как надо.

      Остаток вечера Розмари просидела с Констанцией Фишер. Когда Эндрю Раванель попытался подойти, бабка жены отогнала его свирепым взглядом.

      Эндрю закружился с самой молодой и самой хорошенькой девушкой на балу. Та не сводила с кавалера восхищенных глаз.

      «Он просто как магнит, – подумала Розмари. – А разве магнит думает о последствиях?»

      Поздно вечером в дверях