Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3. Виктор Некрас

ноги гридень подогнал Соколка ближе к верее, рывком встал в седле на ноги. Подошвы сапог скользили по выглаженной гридневым задом седельной коже, но Несмеян уже ухватился за острые верхушки палей, лёг на заплот животом, жарко молясь в душе – только б не вздумали стрелять! Одной стрелы хватит, чтоб всё прахом пошло.

      Стрела не прилетела.

      Несмеян гибко перевалился через заплот и, упруго, по-кошачьи, выгнувшись, упал с полуторасаженной высоты в пыльную траву двора. Упал на корточки, почти тут же выпрямился, хватаясь за рукоять меча.

      Не ошибся.

      «Сторож» уже сбросил с головы шапку (а может, и сама слетела, когда падал – намётанный взгляд Несмеяна отметил валяющуюся в траве и пыли у самых ворот лестницу) и теперь уже ничем не походил на сторожа. На нём были посконные штаны и рубаха, грубая суконная свита, но небелёное серое полотно и сермяга были почти незаметны – в первую очередь в глаза бросались серебряные обручья на запястьях, витая гривна на шее, широкий кожаный пояс с серебряными чернёными накладками и длинные ножны цвета старого дерева с серебряными же накладками. С бритой головы «сторожа» свисал на ухо длинный чупрун, а в руках он держал длинный меч, такой же совершенно, как и у самого Несмеяна, и неяркое осеннее солнце играло слюдяными отблесками на плетёном укладе клинка.

      Вой. А то и гридень. Хотя гридень – вряд ли. Не князя сторожит.

      – Ловок, – процедил киянин, не двигаясь с места. – Ничего не скажешь.

      Понятно стало, почему киянин нахлобучил шапку так глубоко – чтобы скрыть до времени от Несмеяна бритую голову и чупрун. А обычай носить бороду утверждался средь киевских воев уже с полвека.

      Киянин двинулся к Несмеяну чуть пританцовывающим шагом, но тут откуда-то справа, от княжьего терема раздался ленивый голос:

      – Брось, Борисе…

      Вой замер на мгновение, а голос продолжал:

      – Наш это, полочанин. Гридень Всеславль, Несмеян Нечаевич. Наверное, и впрямь посол от княгини.

      Борис дёрнул усом, несколько мгновений молча разглядывал Несмеяна, потом кивнул и бросил меч в ножны. И только тогда Несмеян отпустил мечевой черен и глянул в сторону крыльца. И остолбенел. Потому что на ступенях крыльца, лениво-расслабленно опираясь локтем на резной балясник, стоял кривский боярин Бермята.

      На дворе вдруг стало тихо, только лёгкий ветерок колыхал засохшие кустики крапивы и полыни в углах двора да шуршал по камышовым кровлям клетей и конюшен.

      К вечеру посвежело и в отволочённые окошки потянуло холодком с Днепра.

      В очаге потрескивали дрова, густой дым тянуло вверх, вымётывало в обмазанный глиной проём меж двух стропилин. Бермята шевельнул в огне кривой кочергой, роем взвились тёмно-багровые искры. Боярин удовлетворённо кивнул и сел на лавку, опёрся локтем на стол. Покосился на плещущуюся в чаше тёмную влагу, в которой плавали чешуйки воска, отворотился.

      – Так