Кощеево седло. Всеслав Чародей – 3. Виктор Некрас

в заволочённых ставнях пробивался тусклый свет, но из дома тоже не было слышно ни звука.

      Гектодромос насторожился, поколебался несколько мгновений, потом толкнул рукой калитку. Она отворилась неожиданно легко и это тоже было неправильно – в это время Векша или сама Зоя уже должны были бы запереть калитку на засов, а на попытку её отворить Волчок должен был залиться злобным хриплым лаем, как это обычно и бывало – пёс подавал голос даже на хозяина, отвыкнув от него за время долгих отлучек.

      Купец крался вдоль стены, стараясь услышать, что творится внутри, в жиле, но не слышал ни звука. И с каждым шагом душа его стыла всё сильнее, а сердце колотилось всё тревожнее. У крыльца он замер на мгновение, по вискам катился холодный пот, и что-то древнее, то, что старше речи и мысли, старше каких-то примет или слов, прямо таки орало в уши: «Берегись! Берегись!!». Но там, в доме были Зоя и Моше, поэтому купец всё-таки ступил на крыльцо. И почти сразу же почуял, как в поясницу ему упирается что-то острое и холодное, ощутимое даже через суконную свиту, а хриплый голос громогласно прошептал ему на ухо: «Внутрь!».

      В избе ему с порога ударил в глаза свет – горел светец в бабьем куте, горела лампада на божнице у образов, горел светец и у порога. На лавке в красном углу, поджав под себя ноги и то и дело оправляя понёву на коленях (Зоя за время жизни на Руси навыкла одеваться русским побытом для обычных дел и только к особым случаям вспоминала греческую сряду) сидела жена и глядела с лёгким страхом и ненавистью одновременно. А на широкой лавке у окна сидел, полуразвалясь, высокий сухощавый муж в стёганом доспехе и берестяной скурате на лице. В прорезях скураты мерцали любопытством серые глаза.

      Исаак, словно запнувшись, задержался на пороге, но в спину сзади толкнули, и он ступил в жило. Неуверенно сделал два шага и замер, так, чтобы тот, в скурате не смог враз до него дотянуться. Бросил встревоженный взгляд на жену, но Зоя только отворотилась, судорожно кусая губы.

      – Гой еси, Исааче, – бросил чужак из-под личины холодно. Голос был Исааку незнаком, да Гектодромос и не надеялся этого чужака узнать. Не столь уж долго он на Руси живёт, чтобы вот так разом узнавать любого воя (а тот, в скурате, был безусловно воем, это видно сразу по движениям и повадкам) по голосу.

      – И ты здравствуй, добрый человек, – осторожно отозвался иудей, пытаясь понять, как себя следует вести с этим чужаком, чего он хочет, и кто он такой, в конце концов. Тот несколько мгновений помолчал, потом сказал задумчиво, словно сомневаясь, стоит ли вообще о таком с ним, Гектодромосом, говорить:

      – Просьба у меня к тебе есть…

      И тут до Исаака начало доходить. Он, не дослушав чужака, резко спросил у жены:

      – А где Моше?

      – А ты у него спроси! – с провизгом выкрикнула жена, указывая на чужака, но спросить ничего Исаак не успел – получил сзади чувствительный тычок в шею, и охота спрашивать у него вмиг пропала. А чужак метнул на Зою взгляд, от которого она поперхнулась и в страхе зажалась в угол.